Николай Эппле - Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах

Но даже в тех случаях, когда можно говорить о встречах между отдельными конкретными жертвами системы ГУЛАГа и ее сотрудниками, довольно часто оказывается, что большой проблемы частного примирения не существует. Дело тут во многом в специфике устройства ГУЛАГа и наследующей ему системы (ГУИН-ФСИН). Лагеря зачастую были «градообразующими предприятиями», вокруг них организовывались быт и экономика, как в случае Магаданской, Мурманской, Красноярской областей, Коми и Якутии, где бывшие заключенные и их дети живут бок о бок с бывшими сотрудниками ГУЛАГа и их детьми, встречаясь в поселковых магазинах или в очередях за пенсией.

Один из самых ярких примеров такого сосуществования — поселок Тугач в 200 километрах от Красноярска. Здесь в 1938–1956 годах действовал Тугачинский лагерь системы ГУЛАГа. Сегодня в поселке, население которого составляет 532 человека, живут потомки заключенных и охранников. Один из бывших заключенных, освободившись, женился на вдове погибшего на фронте охранника лагеря и воспитал его детей, которые сейчас занимаются организацией поселкового музея [444] Хустик С. Скованные одной цепью // Такие дела. 2018. 31 июля. https://takiedela.ru/2018/07/skovannye-odnoy-cepyu/. . Несколько лет назад учительница истории местной школы, дочь надзирателя, вместе со своими учениками начала собирать свидетельства о лагере. И оказалось, что память о лагере — не предмет для раздоров среди местных жителей, а повод для пробуждения общей памяти и сплочения. В 2011 году на основе собранного школьниками материала был выпущен сборник «Из Сибири в Сибирь» [445] Из Сибири в Сибирь. Сборник памяти саянцев, пострадавших в годы политических репрессий / Сост. А. Гомер и др. Части 1–2. Агинское, 2011–2012. , посвященный истории заключенных, а в 2017 году группа местных жителей занялась организацией в поселке музея под открытым небом, посвященного истории лагеря:

Оказалось, что все слышали, знали, а многие отчетливо помнили, что происходило здесь. Просто молчали. А тут народ будто прорвало. Пошли разговоры, люди выдохнули, расслабились, понесли вещи, предметы быта, истории потекли рекой. В поселке образовалась инициативная группа — самые неравнодушные, — которые контролировали сбор информации. Одной из первых в нее вошла Лидия Герасимовна. <���…> Вдруг неожиданно выясняется, что еще вчера человеку было все равно, а сегодня он дал трактор, чтобы дорогу отсыпать. Кто-то вспомнил, что и у него в семье есть бывшие заключенные, — значит, это в память и о них тоже. Школьный трудовик вот уже почти год делает макет лагеря: «Мне ж не сложно, у меня дядя был охранником, я примерно представляю, где что располагалось».

История обращения к прошлому жителей поселка Тугач — яркий пример того, что память о прошлом не только не разделяет потомков заключенных и надзирателей, но и помогает им найти общий, объединяющий язык понимания прошлого, позволяет объединить усилия государственных органов и общества. В организации музея принимают участие поселковая и районная администрации, красноярский «Мемориал», поддержку ему оказывают местный бизнес и СМИ [446] О музее в поселке Тугач см. фильм Елены Козловой и Ивана Тоцкого «Совершенно секретно — Тугачинский КрасЛАГ»: https://www.youtube.com/watch?v=VIDzOQlNVDE; страница проекта на сайте конкурса «Культурная мозаика малых городов и сел»: http://cultmosaic.ru/winners/sovershenno-sekretno-tugachinskiy-kraslag/?sphrase_id=2475; страница мемориала на сайте «Виртуальный музей ГУЛАГа»: http://www.gulagmuseum.org/showObject.do?object=55121154&language=1. .

Принимая во внимание различение Гибсона между примирением на микро- и макроуровне, в случае России подлинно насущной задачей является не первое, а второе. Конкретные жертвы и их родные с конкретными палачами примиряются не (совсем) так, как примиряются разделенное общество, или общество и государство.

Здесь стоит вспомнить сказанное в главе про ЮАР: важный элемент процесса примирения — выстраивание культуры уважения прав человека гражданами и государством, культуры толерантности к «иному» (принятие представителей других групп, идеологий). Тут важно слово «культура» — речь идет о целенаправленном привлечении общественного внимания к случаям примирения, в том числе на государственном уровне, информационном «продвижении» историй примирения, публикации фильмов и статей о них. Среди примеров таких историй — встреча и примирение потомков белого генерала Анатолия Пепеляева и красного командира Ивана Строда [447] Потомки Строда и Пепеляева примирились в Якутии! // SakhaLife. 2018. 3 сентября. https://sakhalife.ru/potomki-stroda-i-pepelyaeva-primirilis-v-yakutii/. Якутск: потомки командира Строда и генерала Пепеляева встретились в Амге // Сибирь. Реалии. 2018. 29 августа. https://www.sibreal.org/a/29459023.html. , письмо Карагодину от внучки убийцы его прадеда.

В чем выгода сторон

О преодолении трудного прошлого принято говорить в исключительно моральных категориях. «Инструментальный» подход к подобным вопросам выглядит циничным и недостойным. Между тем переосмысление таких событий почти никогда не происходит только потому, что политики вдруг понимают, что рабство, репрессии, геноцид — это «нехорошо». Почти всегда это начинает работать только при условии, что те или иные политические силы находят в использовании темы свой интерес.

Возможно, лучшее из написанного на эту тему — книга американского историка и политолога Элазара Баркана «Вина народов», посвященная реституции как инструменту, при помощи которого жертвы исторических трагедий могут осознать себя группой с общими целями.

Рассматривая переговоры о выплатах Германии жертвам Холокоста, США — жертвам лагерей для интернированных, Японии — жертвам сексуального рабства (так называемым comfort women ), бывших метрополий — коренным народам Северной Америки, Гавайских островов, Австралии и Новой Зеландии, Баркан указывает, что именно переговоры о реституции (подзаголовок книги звучит как «Реституция и переговоры об исторических несправедливостях») часто помогают жертвам осознать себя общностью, сформулировать свои интересы и начать за них бороться.

Обсуждение такой конкретной и прагматичной темы, как материальные выплаты, позволяет жертве и преступнику вступить в переговоры, иначе по многим причинам невозможные, пишет Баркан. Особенно важно, что в таких переговорах оказываются напрямую заинтересованы и власти — правопреемники тех, кто совершал преступления. Идя на уступки жертвам или их потомкам, они укрепляют свою легитимность как внутри своей страны, так и за ее пределами. Наконец, в таких переговорах формулируется интерпретация прошлого, устраивающая обе стороны:

Новизна стремления исцелить несправедливости прошлого состоит в том, что обращение к истории происходит через попытки выстроить такую интерпретацию прошлого, которую могли бы признать обе стороны переговоров. Этот подход оказывается средней позицией, которая дает возможность отстаивать свою идентичность посредством переговоров и механизм осуществления связи между национальными историями. Это разговор о национализме и торг о том, чья история и какая версия национального нарратива получит право на существование: не только для сторонников, но и для противников или «беспартийных» внешних наблюдателей. Например, Холокост евреев завершился в 1945 году, но и после этого он продолжал оказывать влияние на жизнь его жертв и формировать еврейскую, германскую и другие идентичности. Рабство завершилось, но его последствия продолжают воздействовать на расовые отношения [448] Barkan E. The Guilt of Nations. Restitution and Negotiating Historical Injustices. New York: W. W. Norton & Company, 2000. P. XXII. .