Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

«Если необходимые изменения в восточной политике не воплотить в жизнь, советский лозунг «второй [79] Великой. Отечественной войны»… станет горькой реальностью завтрашнего дня… Очевидно, это последний шанс, когда мы все еще можем воспользоваться этой возможностью… и могли бы, несмотря на все уже допущенные ошибки, превратить население Востока в своих и европейских союзников».

Оберлендер и предположить не мог, что его докладная появилась всего через две недели после решения Гитлера прекратить всяческое политическое использование советского персонала на немецкой службе. Гиммлер незамедлительно потребовал ареста Оберлендера. Хотя приказ рейхсфюрера был отменен, из армии Оберлендера уволили, и почти до самого конца войны он пребывал в опале.

Другой «профессор из абвера», Ганс Кох, твердый сторонник украинской государственности и либеральной религиозной политики на Востоке, также был отстранен от активной политической деятельности. Если Шуленбурга и Хильгера можно считать выразителями подлинного крыла «свободной России», то Ганс Кох являлся их противоположностью в ориентации на «свободную Украину» – непредубежденным, непрактичным и, пожалуй, слишком эмоциональным. Задуманное с благой целью, но «топорно» исполненное покушение на Стецько [который не пострадал] в Львове в начале войны, а также его правдивые и резкие доклады с Украины осенью 1941 г. сделали Ганса Коха персоной нон грата. По прямому запросу RKU – рейхскомиссариата Украины армия отозвала его, и до конца войны он занимал незначительную должность.

Столкнувшись с ситуацией на Востоке, армейские офицеры написали несколько более чем резких меморандумов и предложений. Многие из них, особенно в начале войны, лишь косвенно касались вопросов политической войны. Например, фельдмаршал фон Клюге по истечении десяти недель войны издал приказ, резко осуждающий грабежи и неоправданные реквизиции, чинившиеся немецкими войсками, и требовавший скорейшего и полного прекращения всех злоупотреблений под угрозой немедленного наказания. Тонко замаскированная под старания укрепить дисциплину в войсках, в действительности это была ранняя попытка – выдвинутая некоторыми младшими офицерами штаба 4-й полевой армии – проявить большее уважение к местному населению.

Даже фельдмаршал фон Рейхенау, один из самых убежденных нацистов в армии, призывал Гитлера разрешить создание украинских и белорусских дивизий – шаг, предназначенный в первую очередь для подкрепления военного контингента, но неизбежно чреватый политическими последствиями. С самого начала войны имелись свидетельства, что поддержка коллаборационизма ни в коем случае не ограничивалась одними лишь нацистскими кругами, даже если упор по-прежнему делался на военном, а не политическом аспекте.

Первая крупная попытка со стороны группы офицеров сознательно протолкнуть концепцию политической войны была предпринята осенью 1941 г. в зоне ответственности группы армий «Центр», когда пошедшая на сотрудничество городская администрация Смоленска направила Гитлеру меморандум с предложением наделить политическими и административными правами местных должностных лиц. (Еще раньше, в середине сентября, 39-й моторизованный корпус представил меморандум, посредством которого пытались доказать, что немецкие ожидания легкой победы оказались наивными, но что среди советского населения существует потенциал недовольства, который, при умном политическом подходе, Германия может использовать. Это потребует, среди прочего, отмены «приказа о комиссарах», провозглашения некоего политического плана на будущее – возможно, даже относительно создания российского правительства, – а также заявлений по поводу политики частной собственности и по ряду других важных вопросов.)

Вслед за этим меморандум Штрик-Штрикфельдта, который в то время служил переводчиком и офицером разведки, был передан фельдмаршалу фон Боку, командующему группой армий «Центр», – главным образом благодаря усилиям полковника Хеннинга фон Трескова, блестящего энергичного начальника оперативного отдела штаба фон Бока. В этом меморандуме содержался довольно амбициозный призыв к «созданию российского Временного правительства в изгнании», формированию «русской освободительной армии» и улучшению условий в лагерях для военнопленных, где будут набираться ее формирования. В ноябре предложение было переправлено фельдмаршалу фон Браухичу, главе ОКХ – Главного командования сухопутных сил вермахта. Хотя оригинал документа недоступен, есть достоверные свидетельства того, что фон Браухич сделал на его полях пометку, что он рассматривал проект как «решающий» для ведения войны. Хотя с самого начала он, по-видимому, весьма неоднозначно относился к обращению с местным населением, неспособность завершить кампанию к концу осени побудила Браухича пересмотреть некоторые основные вопросы «восточной политики». Однако в середине декабря 1941 г. Гитлер сместил самого фон Браухича, и проект Штрик-Штрикфельдта зачах на корню.

После краха первой «легитимной» попыткой создания русской «контрармии» и правительства Штрик-Штрикфельдт перешел к устной и письменной формам убеждения. Он прочел две свои лекции перед слушателями курсов Генерального штаба, отпечатал их «за собственный счет», поскольку они не могли быть изданы с санкции ОКВ, и распространил их среди влиятельных офицеров. Лекции эти представляют собой вещественные доказательства ранних настроений Штрик-Штрикфельдта. Первая лекция призывала продемонстрировать, что, согласно проведенным в местах заключения тестам на интеллект, советские пленные не уступали другим европейцам и что, хотя у них было мало четких представлений о политическом будущем своей страны, многие из них являлись стойкими патриотами. Германия, заключал Штрик-Штрикфельдт, столкнулась с выбором – идти с русским народом или без него: без него она не могла добиться успеха хотя бы потому, что подобный курс требует такого объема сил, которые Германия не в состоянии мобилизовать.

Вторая брошюра начиналась с аксиомы, что «солдат (немецкий) должен отличать друга от врага»: русский может оказаться тем или другим, в зависимости от немецкой политики. Когда некоторые офицеры упрекнули Штрик-Штрикфельдта в «излишней психологии», он ответил: «Лучше чуть побольше психологии и немного меньше крови». Он не стремился идеализировать русских; на самом деле он просто приводил примеры деградации, отчасти как результат поколения времен большевизма, который, согласно его тезису, и был настоящим врагом – как считали и с которым боролись многие русские задолго до появления немецких солдат. «Когда мы говорим о «низшей расе»… мы имеем в виду только большевиков. Никогда не следует обращаться в таких терминах с терроризируемыми массами русских, украинцев, белорусов и казаков, которые были и остаются объектами кровавой большевистской системы». Русские по своей природе лишены корысти, и поэтому им необходимо дать основание для борьбы; жители Востока, уже присоединившиеся к немецкой армии, желали знать «не только то, с чем они сражаются, но и то, за что они сражаются». Вытесняя большевиков и реинтегрируя Россию в Европу, заключал Штрик-Штрикфельдт, Германия и Россия имели общую цель, стремясь к которой они могли бы заключить союз и «пожать друг другу руки».