Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

В зените торжества тезиса «низшей расы» эти идеи вызвали резкий обмен перепиской и нападки со стороны сторонников крайних взглядов; сам Штрик-Штрикфельдт отделался простым предостережением прекратить свою деятельность. Хотя обсуждаемые им проблемы быстро заслужили признание, превалирующий подход к ним пока не изменился. Новая пропагандистская директива, вышедшая в январе 1942 г. при прямом одобрении Йодля, подтверждала, что «с начала Восточной кампании ОКВ прилагало все усилия для использования определенных пропагандистских лозунгов. Однако, по политическим и экономическим причинам, психологическая война относительно ограничена по своему содержанию. Например, многими представителями власти на местах было предложено объявить о распределении земли и введении неограниченной частной собственности, что в данной форме пока невозможно…».

Между тем лица с большим авторитетом, чем Штрик-Штрикфельдт или Оберлендер, стали высказываться по поводу стимулов зарождающегося партизанского движения. Для чиновников военной администрации, чьи слабые посредственные силы в моменты кризиса часто забирались для боевых целей, партизаны, хотя все еще слабые и плохо организованные, являлись серьезной потенциальной угрозой. Если партизаны могли вселять страх или вербовать гражданских лиц, которые проявляли все большую враждебность из-за поведения немцев, то ключом к сохранению слабости партизан являлось удовлетворение чаяний рядовых жителей оккупированных территорий. В некоторых случаях партизаны были настоящим шоком, стимулировавшим подобные рассуждения; в других своими действиями предоставляли законный предлог военной необходимости в пику прежним сторонникам политической войны. Некоторые такие сообщения поступали еще в августе 1941 г.: «Имеется возможность организовать – с очень незначительными уступками – население, которое может оказаться весьма полезным. Если этого не сделать, то существует опасность, что крестьяне… падут жертвой коммунистической пропаганды и станут поддерживать партизанское движение».

В ноябре генерал фон Унру, энергичный старый профессионал, командовавший в то время тыловым районом группы армий «Центр», предложил дальновидный меморандум. Он состоял в следующем: «Мы полагались на меч и до сих пор пренебрегали духовным аспектом пропаганды. Русским меч не принес успеха [80] Вскоре, 5 декабря, началось контрнаступление советских войск под Москвой. , но другое оружие они использовали более успешно. Реквизиции, принудительный труд, голод и отсутствие политических обязательств восстановили против нас население, которое, по его словам, подвергалось запугиванию советскими партизанами. Кроме того, чтобы справиться с ними, имелось слишком мало немецких войск; следовательно, цель немецкой пропаганды должна заключаться в том, чтобы убедить российский народ сотрудничать с нами, необходимо использовать в наших целях бургомистров, подняв в глазах народа их престиж, дать людям то, что мы можем дать им сейчас, и успокоить их перспективой лучшего будущего под руководством Германии».

В числе конкретных мер, за которые ратовал Унру, были свобода вероисповедания, меры социального обеспечения, освобождение военнопленных, распределение земель и позитивные личные отношения между немецкими солдатами и населением. Его обоснованные аргументы ознаменовали новый подход, рожденный по необходимости, а не из сострадания, и приобрели известность благодаря личному авторитету Унру.

Только после кризиса середины зимы [81] Контрнаступления советских войск. подобные взгляды в армейских кругах стали более привычными. Наиболее показательным из всех оказался, пожалуй, доклад, представленный в марте 1942 г. генералом фон Шенкендорфом, командующим обширным тыловым районом группы армий «Центр». Сосредоточившись на антипартизанской войне (которая к тому времени стала реальной проблемой), генерал утверждал, что в борьбе с партизанами психологическая война важна также, как и оружие.

«Предпосылкой эффективной антипартизанской войны, – писал Шенкендорф, – является готовность российского населения стать друзьями. Если это не будет достигнуто или поддержано немецкими войсками, партизаны получат поддержку населения в пополнении своих рядов и снабжении. Несмотря на жесткие экономические меры со стороны немцев… большинство населения проявляет лояльность… однако до сих пор мы мало что сделали, чтобы завоевать его симпатию. Перед ним необходимо поставить цели, которые им будут понятны и за которые они станут бороться. Это создание национальной России, свободной от большевизма, зависимой непосредственно от Германии, под руководством национального правительства «за мир и свободу». Ее западные границы будут определяться нашими планами колонизации. Даже фиктивное правительство должно иметь сильный пропагандистский эффект… Русские не станут приспосабливаться к России, превращенной в немецкую колонию… аграрная реформа, роспуск колхозов… свобода вероисповедания…»

Направленный Клюге, Гальдеру и Вагнеру, этот доклад привлек к себе значительное внимание – отчасти потому, что в нем прямо утверждалось то, что подразумевали другие, а отчасти из-за того, что он основывался не на сострадании или предубеждениях, а на личном опыте.

Действительно, такие ранние докладные записки за авторством Штрик-Штрикфельдта и Шенкендорфа по сути представляли все аргументы, которые последующие горы меморандумов должны были подтверждать сотнями способов. Их усилия символизировали новый образ мышления, однако результаты оказались практически нулевыми: официальная линия пока оставалась незыблемой.

В министерстве иностранных дел имелись собственные сторонники политической деятельности. И «Русский комитет» в Берлине, и наблюдатели МИД на местах почти непрерывно представляли различные политические проекты, которые так и остались на бумаге. Еще 30 января 1942 г. Густав Хильгер, бывший советник посольства Германии в Москве, представил Риббентропу меморандум, призывающий к коренному изменению оккупационной политики и обращения с военнопленными.

Фон Риббентроп (вспоминает Хильгер) прочитал его и определенно вышел из себя. «Чем вы, по-вашему, занимаетесь? – закричал он на меня. – Если фюрер узнает, что вы написали в этом меморандуме, он сразу же велит вас расстрелять. И правильно сделает…»

Перед лицом кажущейся незыблемой официальной позиции поток подобных аргументов должен был иссякнуть. Единственной дальнейшей попыткой МИД – которая в итоге привела к обратному результату – стали усилия Шуленбурга использовать эмигрантов в качестве представителей своих (в данном случае кавказских) соотечественников. В этом редком случае Гитлер и Розенберг единодушно выступили против подобного начинания, в результате чего, как было показано, МИД Германии отстранили от восточных дел.