Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

На самом деле «экстремизм» и «порядочность», «фанатизм» или «реализм» на Востоке не обязательно были связаны с глубиной национал-социалистических убеждений. Наряду с ненацистскими «порядочными людьми» – как, например, Шуленбург, Штауффенберг и Ганс Кох – были такие ненацисты, которые настаивали на максимальной эксплуатации и поэтому – как генерал Томас, один из руководителей военной экономики Германии, – потворствовали крайним злоупотреблениям. С другой стороны, среди изобилия нацистских экстремистов начиная с Эриха Коха имелись некоторые – как гаулейтер Фрауенфельд, – которые проявляли отчетливое понимание эффективных способов обращения с советским населением. Пожалуй, самый умеренный и тактичный из генерал-комиссаров, Лицман, после завершения своих дел в Эстонии в конце 1944 г. добровольно вступил в войска СС. Победа реализма над предубеждением могла оставаться совершенно отдельной и не предполагать пересмотра идеологии или военных целей.

Возможно, это было всего лишь человеческой слабостью – поддаться завораживающей истерии танца смерти нацизма; отречься от свободы, раствориться в массе; отказаться от личной совести и запретов в ситуации, когда «власть» отбросила все свои ограничения; или механически выполнять свой долг, не оглядываясь назад, чтобы не постигла судьба жены Лота. Многие из людей, проводивших восточную политику, не имели ни фанатичных, ни сатанинских наклонностей. Но все же и они скатывались в пропасть и слишком часто барахтались в ее грязи. Имело место противопоставление личной и общественной морали, и в эпоху господства гитлеризма люди невольно обнаруживали «Гитлера в себе».

Германия уже оккупировала русскую территорию поколением раньше [в 1915–1918 гг.]. По сравнению с первым разом цели и методы Второй мировой войны выделялись своей уникальностью и тотальностью. Предыдущая война со своими ограниченными целями привела к новой войне – борьбе не на жизнь, а на смерть, в которой один из титанов должен погибнуть. Теперь, вместо политического и территориального ослабления вражеского государства, цель включала в себя кардинальные изменения в управлении и социальной структуре врага. Если в 1914 г. в Drang nach Osten – «натиске на Восток» – имелись лишь некоторые элементы колониализма, то в 1941 г. они стали гораздо более бесстыдными, масштабными и грубыми. Традиционный офицер и джентльмен Первой мировой войны – будь то символический юнкер, имперский или, как правило, офицер Габсбургов – уступил место убийце из СД, разъезжающему на «газенвагене» – «душегубке» с моноклем и стеком.

Столь же значительным стал отказ от культуртрегерства. В 1941 г. эта миссия была сведена к сугубо этноцентричным (националистическим) терминам, не став донесением достижений Запада до Востока, который был [по мнению нацистов] недостоин их. И наконец, Первая мировая война не видела такой подавляющей идеологической мотивации, которая привела в ходе Второй мировой войны к извращению военных операций и сознательному отказу от настоящей политической войны. В 1918 г. Германия и Австрия были вполне готовы использовать марионеточные правительства. Хотя немецкая оккупация во время Второй мировой войны и являлась во многих отношениях беспрецедентной, опыт Первой мировой войны, несомненно, помог определить зоны ее интересов (в Прибалтике, на Украине и на Кавказе), и она действительно стала для некоторых из главных действующих лиц 1941–1945 гг. боевым крещением в восточной политике.

Также уместно сравнить различные территории Европы, удерживаемые Германией во время Второй мировой войны. Повсюду оппозиция подверглась безжалостному разгрому, экономика эксплуатировалась, применялся террор. Ни одна группа, национальная или любая другая, не была свободна от страха – или от концентрационных лагерей. Интересы Германии были превыше всего, и никаких колебаний в применении строгих мер там, где это считалось необходимым, не существовало. С другой стороны, имелись тщательно продуманные градации контроля и обращения с различными народами Европы. Некоторым из ним полагалось иметь свое место под солнцем и более высокий уровень жизни; другие должны были вносить свой вклад в виде принудительного труда и прозябать без преимуществ, предоставляемых культурными перспективами или международным статусом. Неизменное обращение с народами «низшей расы» было хуже и жестче, чем с какими-либо другими; то же самое верно и в отношении военнопленных, Osttruppen («восточных войск») и рабочей силы на принудительных работах – как и в отношении культурной и интеллектуальной деятельности на Востоке. На гигантской шкале, по которой нацисты оценивали каждую этническую группу, жители Востока занимали место выше тех, кто был обречен на массовое физическое уничтожение [евреев, цыган, негров], но ниже всех тех, кто мог стать жителем государства. Россия считалась территорией, менее всего желанной для рейха. Если некоторые виды деятельности – например, жестокое обращение с военнопленными – в какой-то мере являлись результатом обстоятельств, то большинство других оказались полностью преднамеренными. Более того, они неотвратимо вытекали из принципов национал-социализма.

В 1941 г. Германия – или любое другое государство – имела редкую возможность обратиться к населению Советского Союза. Глубокое разочарование и напряженность раздирали другой тоталитарный колосс, который Гитлер намеревался уничтожить. После жестоких лет террора и практически голодного существования раны еще не закрылись; скрытых разногласий внутри Советского государства и общества оставалось предостаточно. Отдельные лидеры, широкие слои интеллигенции и «белых воротничков», а также массы городского и сельского населения были потенциально восприимчивы к умелой попытке вбить клин между правителями и народом.

Германия ни в малейшей степени не сумела воспользоваться такой возможностью. Неудача произошла из-за целого ряда причин: сознательного решения не прибегать к политической поддержке «низших» народов – более того, детальный план предусматривал уничтожение русской интеллигенции и чиновничества; умышленное и необоснованное игнорирование тех сфер советской жизни, в которых рождались самое сильное напряжение и недовольство; и преднамеренная попытка обращения к расовым и национальным, а не социальным и экономическим группам, из-за чего заранее терялась часть наиболее эффективной пропаганды и некоторые из самых ценных перебежчиков. Только к одному из основных классов, крестьянству, было сделано особое обращение – и то только тогда, когда после неудач в самой Германии возникла потребность в больших урожаях. Примечательно, что это была единственная социальная группа, среди которой рейх получил и сохранил некоторую поддержку.