Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Несмотря на проводимую особую политику, было бы исторически неверно изображать германское господство на Кавказе как идиллию, лишенную жестокости и злоупотреблений. Были широко распространены мародерство, физические расправы и дискриминация. В широких масштабах предпринимались попытки экономической эксплуатации. В спорных вопросах военные требования были приоритетнее интересов коренных народов. Немецкие репрессии за убийства немецких солдат или разграбление армейских запасов были столь же быстрыми и беспощадными, как и в других районах оккупированной Европы. Различные зондерфюреры – это своеобразный ассимилированный ранг, который для многих русских стал символом немецкого переводчика в униформе или чиновника военного правительства, – применяли те же методы, которые они безнаказанно использовали в более северных регионах. Требования по освобождению военнопленных остались без ответа. После эвакуации, вербовок и чисток нехватка рабочей силы была колоссальной. Тактичность и гибкость немецкой администрации не выходили за пределы узких рамок личных интересов, какими их видели армия и экономические ведомства. Немецкая монополия на нефть и минеральные ресурсы не подлежала сомнению, а истребление евреев началось с той же тщательностью, что и во всех остальных регионах.

Несмотря на все это, германское господство на Северном Кавказе не вызывало резкого народного разочарования и, как результата, враждебности, как это было на севере. Этот факт невозможно адекватно объяснить, если не брать в расчет краткость оккупации. Когда немецкое наступление остановилось, а материальные условия к концу 1942 г. ухудшались, прогерманские настроения начали угасать; однако, по словам одного из беженцев, «для глубокого разочарования не прошло достаточно времени». Изменения в отношении еще не перешли в стадию враждебных действий.

Кроме того, характер национальной проблемы и более «заботливая» политика существенно отличались от тех, что были как на Украине, так и в Белоруссии. Предоставление толики местного самоуправления не основывалось на стремлениях балкарцев или карачаевцев к суверенной государственности. Здесь автономия не являлась ступенью к ожесточенной вражде между сепаратистами и федералистами или между сторонниками концепции Розенберга и сторонниками унитарной политики. В малонаселенном регионе, по большей части мусульманском и непромышленном, региональная автономия задела нужную струну, не создавая при этом новых жестоких конфликтов в кругах власти в Германии или среди коренных народов.

Наконец, у немецкой поддержки малочисленных национальностей на Северном Кавказе не было антирусской подоплеки, которую OMi стремилось обострить в «Остланде» и на Украине. Несмотря на то что славянское население иногда подвергалось дискриминации, оно было видным и активным, а русский язык оставался официальным и единственным общим языком в регионе.

Оккупация была столь же всеобъемлющей, сколь и недолгой. Придя сюда с оптимизмом и в ожидании скорейшего наступления в Закавказье, немцы вскоре оказались разочарованы и практически отрезаны – ситуация, отображенная в послании Клейста (возможно, апокрифическом) в Берлин:

«Передо мной нет врага; позади меня нет припасов».

После того как битва под Сталинградом истощила все имеющиеся ресурсы, а советские войска на Кавказе постепенно восстановились и были готовы наступать, немецкие войска к юго-востоку от Ростова могли оказаться отрезанными. Однако лишь в январе 1943 г. Гитлер разрешил им отход, чтобы не рисковать быть полностью уничтоженными. По окончании отхода немецких войск под ударами Красной армии лишь небольшая территория в районе дельты реки Кубань и полуострова Тамань оставалась в руках немцев до сентября 1943 г. [47] Таманский полуостров был очищен от немцев в ходе Новороссийско-Таманской операции 10 сентября – 9 октября 1943 г. в качестве плацдарма для нового нападения – которое так и не произошло. В конце 1943 г., когда военная ситуация ухудшилась, политика Германии стала более бескомпромиссной. Сотни подозреваемых были казнены за помощь несуществующим партизанам; вопреки директивам был начат набор на принудительные работы; опустошались целые участки земли, а всех жителей изгоняли. Все запреты были позабыты, и армия реквизировала, изгоняла, истребляла и уничтожала без разбора. Перед лицом невзгод тактика просчитанной щедрости сошла на нет, и армейская политика вернулась к тому, что она из себя представляла в любом другом месте на оккупированном Востоке.

Турция обманула надежды Германии, оставаясь вне войны. Остается лишь гадать, присоединилась ли бы она к войне, если бы немецкие войска вошли в Батуми и Баку. Папен, например, был настроен весьма оптимистично, когда на пике немецких побед министр иностранных дел Мехмет Шюкрю Сараджоглу стал премьер-министром Турции. Разумеется, публично Сараджоглу с осторожностью придерживался курса нейтралитета, который он тщательно продумывал в течение предыдущего года.

«…Турция не искала приключений за пределами своих границ, – сказал он Национальному собранию. – Она и впредь будет искать способы избежать участия в войне… У нас есть договорные или фактические отношения с государствами из обоих противостоящих лагерей. Наше отношение будет в равной степени дружелюбным и лояльным к этим государствам».

Однако немецкий посол и наблюдатели в Берлине силились отыскать в его заявлениях завуалированные прогерманские настроения. Более того, в частном разговоре с Папеном Сараджоглу зашел еще дальше.

«Германия, – цитировал Папен его слова, – сможет решить русскую проблему только в том случае, если по меньшей мере половина русских будет убита и если, кроме того, Германия раз и навсегда вытянет из-под российского контроля все русифицированные регионы, населенные иноземными национальными меньшинствами, поставит их на свои ноги, убедит их на добровольное сотрудничество с силами оси и воспитает их как врагов славизма».

Если это были его слова, хотя и произнесенные с глазу на глаз, то это и в самом деле было достаточно резким заявлением для лидера нейтральной страны. Они, по-видимому, были рассчитаны на то, чтобы продемонстрировать Папену «законные интересы» Турции в судьбе тюркских меньшинств Советского Союза. Более того, Сараджоглу призвал Берлин не отворачиваться от тюркских эмигрантов, поскольку «меньшинства нас не разочаруют». По сути, он просил немецкого признания для сепаратистских «национальных комитетов», на что Гитлер категорически наложил вето несколько месяцев назад.

Эти предложения, официально переданные на высшем уровне, возымели противоположный эффект. Побоявшись гнева Гитлера, Риббентроп в середине сентября решил, что посольство Анкары должно «демонстрировать большую сдержанность» в таких вопросах. «В данное время мы не заинтересованы в том, – писал он, – чтобы вступать в любые переговоры по этим вопросам с турецким правительством и тем самым предопределять решение этих проблем. У нас нет резона давать туркам какие-либо заверения…»