Майя Пешкова - Непрошедшее время

М. ПЕШКОВА: Это не там, где она писала, что это наш муж один на двоих с Ахматовой?

А. ПАРНИС: Там есть такая фраза. Она очень резко… во 2-й книжке очень резко о нем написала, назвала его самым, ну, если так можно сказать у вас тут в «Эхе», назвала его евнухом и, в общем, всякими резкими словами. И он, конечно, это все дико переживал.

Х. БАРАН: … это все связано с изданием именно Мандельштама.

М. ПЕШКОВА: Это не книга, которую Дымшиц сделал? Не так? С предисловием Дымшица?

А. ПАРНИС: Да, да.

Х. БАРАН: Да, она очень отрицательно относилась к этому изданию, обвиняла его в задержке рукописей, в их уничтожении, вот если не ошибаюсь. Правильно?

А. ПАРНИС: Да, да.

Х. БАРАН: Каких-то рукописей и так далее. И он, конечно… Ну, давайте бросим Харджиева сейчас. Скажу несколько слов о своем. В чем разница между моим подходом к Хлебникову…

М. ПЕШКОВА: И господина Парниса.

Х. БАРАН: Да, коллеги Парниса. Естественно, иностранец, ну, по крайней мере, я, такой иностранец, я лишен возможности собирать такого рода материал, про то, что написал Александр Ефимович. Мой подход возник довольно случайно. И это опять под влиянием Тарановского. Это была заря увлечения работы с подтекстами Мандельштама. Я тут как раз делал очень успешную… И Тарановский, и Омри Ронен, знаменитый мандельштамовед и вообще. Мне удалось довольно случайно вскоре после начала занятий Хлебниковым обнаружить один источник для нескольких хлебниковских текстов, и я довольно быстро написал свою 1-ю статью на эту тему. А потом вскоре после этого еще один источник удалось выяснить. Ну, и вообще с тех пор так оно и пошло. В значительной мере добрая часть моих исследований связана именно с выяснением того, что читал, что смотрел Хлебников, и как оно повлияло на его творчество. И вот, мне кажется, удалось сделать немало. Я не утверждаю, что это какой-то магистральный путь изучения Хлебникова. Но это довольно продуктивный подход. В той мере, в какой это возможно, я продолжаю этим заниматься. Другое дело, что тут возможности систематического поиска, на самом деле здесь нет. Да? Это в основном случайные находки. И я мог бы рассказать о многих вот именно совершенно случайных находках. На ловца и зверь бежит. Что я могу сказать? Если Вы спрашиваете о том, что я подготовил к юбилейному году, ну, вот тут в ноябре состоится конференция в Москве. Конференция мировой литературы и музея Маяковского. Я выступлю с докладом о переводах Хлебникова на французский язык, которые подготовила Эльза Триоле, сестра Лили Брик. Она готовила сборник отдельный Хлебникова по-французски. Она и раньше переводила немножко Хлебникова. Его очень любила. Подготовила довольно большое количество текстов в переводе и хотела издать отдельной книгой.

А. ПАРНИС: … антологией, а потом…

Х. БАРАН: Ну, там были тексты в антологии. Потом кое-что было опубликовано во французской большой еженедельной французской газете, которая… литературная, которая издавалась…

А. ПАРНИС: «La lettre française».

Х. БАРАН: Что?

А. ПАРНИС: «La lettre française».

Х. БАРАН: «La lettre française». Да. Которая издавалась компартией, где Арагон был главным человеком. Но она хотела издать отдельный том. Для этого тома Якобсон должен быть писать предисловие, но как он имел обыкновение это делать, он тянул, тянул. Должен был посмотреть ее переводы внимательно, как бы откомментировать, так и этого не сделал.

М. ПЕШКОВА: «Хлебников в степени N». Накануне международной научной конференции встреча с хлебниковедами — москвичом Александром Парнисом и почетным профессором Университета Олбани Хенриком Бараном на радио «Эхо Москвы» у Майи Пешковой в программе «Непрошедшее время».

Х. БАРАН: Ну, вот я расскажу об этом издании, ну, еще кое-что о том, как переводили, издавали Хлебникова в те годы, ну, о каких-то отдельных моментах вот таких публикаций.

М. ПЕШКОВА: Александр Ефимович, вы ведь тоже готовите доклад к московской конференции.

А. ПАРНИС: Я должен…

М. ПЕШКОВА: Но вы еще до этого были в Астрахани.

А. ПАРНИС: В Астрахань я езжу регулярно, начиная, кажется, если я не ошибаюсь, с 67-го года. То есть, тоже довольно прилично. Мне там повезло, я смог открыть целый, ну, можно сказать, маленький период Хлебникова, которым никто не занимался. Он сотрудничал в газете «Красный воин», астраханской газете, и там печатал тексты. Это было известно. Но самое грустное, что тексты были не найдены. У Харджиева был один номер газеты, который попал к нему, видимо, от ученых. Больше ничего об этом не было известно. Я несколько лет разыскивал эту газету буквально во всех хранилищах и у разных людей, которые, так или иначе, могли где-то пересекаться с Хлебниковым, как-то к ним могла попасть и эта газета. И, к счастью, мне удалось найти эту газету. То есть, нашел я практически 12 новых текстов Хлебникова, из них несколько первоклассных текстов, часть из них была напечатана под псевдонимами и анонимно, о чем раньше вообще не было известно, что Хлебников когда-либо печатался под псевдонимами. Мои оппоненты, которые занимаются Хлебниковым долгое время не хотели признавать, что это хлебниковские тексты.

Х. БАРАН: В том числе и Харджиев.

А. ПАРНИС: В том числе и Харджиев. Харджиев на одном из 100-процентных текстов, как я считаю и не только я, но некоторые другие, написал: «Чушь собачья». Я видел в его архиве его рукой написано. Я ему когда-то дал эту машинопись. Он взял и написал: «Чушь собачья». Но это оказался 100-процентный Хлебников. Он очень не любил, когда кто-то что-то открывал помимо него, и что это не его заслуга. Но он был дико ленив. Например, чтобы пойти в архив, где я нашел 3 или 4 номера газеты «Красный воин», находится в 500 метрах от его жилья. Это тогда назывался ЦАОР — Центральный архив Октябрьской революции. Там была эта газета. Нужно было пойти и посмотреть. Он любил, когда у него все находилось дома в письменном столе. А там была газета. Но там тексты были напечатаны под псевдонимами. И один номер газеты был даже в библиотеке Ленина тоже под псевдонимом. И он его пропустил. И он его смотрел, но не понял, что это Хлебникова. Так что в этом смысле мне повезло, ну, не только потому что я проделал определенную текстологическую работу, чтобы доказать, что это Хлебников. Ну, вот Дуганов и другие долго не хотели признавать и так и не признали. Они частично в собрании сочинений печатают, но не все тексты. Некоторые они признают, а некоторые не признают. Вот об этом я и хочу говорить, потому что у меня там еще 3 текста, которые они не включили в собрание сочинений. Об этом я буду говорить. Но я хочу сейчас вернуться к главной работе, которой занимаюсь вот эти те же самые, как я вам говорил, 50 лет. Я собрал около 70 мемуаров о Хлебникове разных людей. С большинством из этих людей я был лично знаком. Самое ценное среди них — есть 2 или 3 даже не мемуара, а дневника, что безумно ценно и интересно. Дневники — это одно, а воспоминания, как мы знаем, — это совсем другое. И вот я назову только некоторые имена, и вы поймете, насколько это событийный и важный сборник, который я надеюсь все-таки до конца своей жизни сделать и подготовить, и издать. Вот несколько имен: Альтман. Был такой профессор Альтман, ученик Вячеслава Иванова, с которым я был хорошо знаком. Записи из его дневника 21-го года. Боюсь, известная фигура — Бруни-Соколова. Это мать знаменитого художника Льва Александровича Бруни. Некий Бендерский — это музыкант, который встречался с Хлебниковым, и мне посчастливилось его разыскать. Телесценарист Блейман, написавший о Хлебникове. Это был, когда он встречался с Хлебниковым, юный мальчик 16 лет, но он просто познакомился с Блейманом. Он автор сценария фильма о Шульгине. Сергей Павлович Бобров — это известный поэт, друг Пастернака, один из оппонентов Маяковского. Я с ним был знаком. Он долго сопротивлялся и сказал, что он мало знал Хлебникова и не будет о нем писать. Но у меня есть несколько писем, где он что-то отвечает на мои вопросы, но «писать, — говорит, — у меня сил нет. Я не буду». Но вдруг неожиданно в его архиве после его смерти я обнаружил все-таки написанные воспоминания. Они до сих пор не опубликованы. Я сделал подборку из воспоминаний знаменитого отца русского футуризма Бурлюка, с которым я имел честь переписываться. Самое интересное — этот замечательный человек, которого мне удалось найти в Германии. Я в Германии тогда не был, и я заочно его разыскал. Это был переводчик русской поэзии, один из сотрудников журнала «Аполлон», зав немецкой редакцией, человек, который встречался с Серебряным веком Иоганнес фон Гюнтер…