Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

Беседа с венгерским русистом Йожефом Горетичем для будапештского Интернет-журнала.

– Почему было написано в советские времена значительно больше сатирических произведений, чем в наши дни?

– Сатира по своей художественной природе связана с преодолением запретов с помощью иносказаний, гротеска и аллегорий. Сейчас запретов фактически нет. Во-вторых. Сатира упрекает власть и общество в том, что они не соответствуют заявленным целям и идеалам. Именно на противоречии между высоким проектом (коммунизм, народная монархия, демократия) и низкой реальностью «работает» писатель-сатирик. Сегодня в России чёткого позитивного проекта нет. Власть в отличие от коммунистов многого не обещает. Трудно сатирику.

– Есть ли такой жанр, который вытеснил сатиру из литературы?

– Многие жанры используют сегодня приёмы сатиры, появился иронический детектив. Но это было всегда. «Евгений Онегин», первый реалистический русский роман в стихах, начинается строчкой «Мой дядя самых честных правил…» А это перефразированное начало басни Крылова «Осёл был самых честных правил…».

– В последнее десятилетие два раза можно было читать о цензуре, касающейся кинофильмов. Один из этих случаев – это фильм «Россия 88», а другой – документальный фильм о Pussy Riot. Кроме этого, кинофильм Андрея Звягинцева «Левиафан», который получил приз «Golden Globe», тоже не оказался любимым фильмом власти. По Вашему мнению, какую роль играет правительство в делах культуры?

– Я сталкивался цензурой. При советской власти запрещались мои повести «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа», в постсоветский период при Ельцине изымалось из магазинов первое издание «Демгородка». В российском искусстве сегодня государственной цезуры нет. Фильмы Звягинцева идут в прокате, более того, все они сняты при финансовой поддержке государства. Мне, кстати, «Левиафан» тоже не понравился, он не честен по отношению к русскому народу. Короче – враньё. Но бывает проправительственное враньё, а бывает и антиправительственное враньё. Звягинцев – крупнейший специалист по антиправительственному вранью. Он почувствовал, что русофобия горячо поддерживается на Западе, и активно эксплуатирует этот ресурс. Странная вещь: фильмы о российской жизни Звягинцев снимает в основном по сценариям, написанным не русскими авторами и не про Россию. Так, «Елена» снята по британскому сценарию про английскую жизнь. Странно, не правда ли? Что касается фильма про «Пуси райот», чей поступок я нахожу дурацким и кощунственным, то, насколько мне известно, эту ленту тоже не запрещали, просто не показали по ЦТ, как и сотни других документальных фильмов, очень острых и талантливых, в чём я имел возможность убедиться, возглавляя жюри фестивалей неигровых лент. Почему Запад не волнуют судьба этих фильмов, а только про «Пуси»?

– В своих произведениях Вы часто реагировали на коррупцию: в том числе в Вашей повести «Небо падших» идёт речь о бизнесмене, который рассказывает о том, что означает для него подкуп и взятка. Коррупция – это понятие, которое в некоторой мере для иностранцев тесно связывается с Россией. Положение действительно такое плохое в России?

– Насколько я могу судить, Запад и другие передовые страны постоянно сотрясают коррупционные скандалы: вспомните хотя бы Берлускони или президентшу Южной Кореи. В США до сих пор разбираются с мутными делишками четы Клинтон. Да, в России с лихих 90-х свирепствует коррупция, но с ней борется не только литература и Ваш покорный слуга в своих романах и пьесах, почти каждый день арестовывают крупных взяточников – министров, губернаторов, больших чиновников и генералов… Как ещё бороться с коррупцией? Расстреливать? Но тогда Запад обвинит нас в антигуманизме и Путину пририсует сталинские усы. Кстати, почему-то Запад редко и неохотно выдаёт нам сбежавших из России жуликов. А Израиль никогда не выдаёт. Почему?

– Характерна ли для российских писателей (вообще для творческих людей) самоцензура?

– Для любого нормального человека характерна самоцензура, иначе на улице царило бы жуткое сквернословие. По-моему, ещё не было времён, когда человек в публичном пространстве мог высказать всё, что думает на самом деле, и теми, словами, какими ему хочется. В нашем писательском мире враньё в книгах и выступлениях ради выгоды стало профессиональной привычкой. Но книги таких авторов недолговечны, как шоколадка, забытая в кармане брюк. Моя самоцензура сводится к тому, чтобы с помощью тщательно подобранных и безобидных с виду слов всё-таки сказать читателю то, что говорить в данный момент не принято или опасно.

– Глубока ли пропасть между консервативными и либеральными писателями?

– На первый взгляд, да. На самом деле, не столь уж и глубока. Дело в том, что в России почти все средства поощрения писателей (премии, гранты, издания, звания, награды, даже посмертные памятники и т. д.) сосредоточены в руках либералов, поэтому те писатели, которые в душе твердокаменные консерваторы, это часто скрывают и притворяются сторонниками общечеловеческих ценностей. Я таких знаю. Выпьют и о Домострое тоскуют. Если меня на месяц назначить распорядителем благ и поощрений, вскоре большинство писателей-либералов объявят себя консерваторами. А тех двух-трёх либералов, которые этого не сделают, я награжу самыми большими премиями – за верность принципам.

– В своём романе «Козлёнок в молоке» Вы ехидно нарисовали сообщество писателей, где с помощью некоторой ловкости, хорошей организационной работы можно сделать из чальщика знаменитого и признанного писателя. Это в самом деле так?

– К сожалению, в 90-е годы были утрачены чёткие критерии художественности произведений, восторжествовал постмодернистский принцип относительности: мол, я считаю это шедевром, а на ваше мнение мне плевать. В результате, появились стада гениев, не написавших и одного приличного стихотворения, ни одного внятного рассказа. Но как раз их объявляли новой русской литературой, хотя на самом деле это «нерусская нелитература». Вот об этом я и написал в 1995 году роман-эпиграмму «Козлёнок в молоке», который за двадцать лет переиздали 30 раз общим тиражом более полумиллиона экземпляров. Читатель оценил и разделил мой сарказм.

– Во всех Ваших произведениях важную роль играет власть. Каково у Вас отношение к власти?

– Власть неизбежна в человеческом обществе. Даже в банде анархистов есть вожак, а значит, власть. Да и сама свобода, по-моему, если вдуматься, это всего лишь приемлемая степень принуждения. Мы должны добиваться от власти, чтобы она: использовала только необходимое для сохранения порядка насилие; чтобы прежде всего работала на общество и лишь потом на себя, чаще случается наоборот; чтобы она не прикасалась к механизмам смены власти, утвержденным законом. Остальное в руках Провидения. При этом я довольно ехидно пишу о современной российской власти. Взять хотя бы мою комедию «Чемоданчик».