Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

Предотвращать подобные взрывоопасные ситуации – прямая обязанность любого правительства. Вот только осуществимое ли это дело? А если да, то какими средствами? Даже и сегодня простых русских людей охватывают небезопасные для правопорядка чувства, когда они замечают на рынке, ну, если даже не преобладание, а лишь резко повышенный процент лиц иного антропологического типа. Либеральное ханжество велит нам не замечать национальностей, то есть не замечать реально существующего соперничества народов и культур, предоставляя ему катиться без участия наиболее образованных и морально устойчивых слоев общества, чтобы примитивные энергичные вожаки овладевали толпой уже без всякой интеллигентской коррекции (а фашизм и есть бунт энергичной примитивности против непонятной и отталкивающей сложности социального бытия). Но правительство империи позапрошлого века (равно как и его политические оппоненты – декабристы) даже и не догадывалось, что можно не замечать того, что замечают все, – оно стремилось сделать население максимально пригодным для выполнения стандартных государственных функций. Можно, конечно, желать, чтобы государственная элита склонилась перед правом каждой личности заниматься тем, к чему она привыкла, только это означало бы, что социальный организм отказывается от принципа, которым веками обеспечивалась его жизнеспособность. Обеспечивалась, в частности, и крепостным правом – таковы были стандарты, от которых все отсчитывалось.

Вместе с тем для подпавшего под его власть другого национального организма, спаянного религией, преданиями, социальной структурой, образом жизни, языком и т. д., и т. д., было более чем естественно противиться любым мерам, тоже ведущим к его распаду. Национальный организм как целое все равно сопротивлялся бы этим мерам, если бы даже каждому отдельному индивиду они сулили относительное благоденствие (нам не удастся подкупить их уровнем жизни именно потому, что они народ, а не толпа сброда, – примерно так писал об арабах знаменитый сионистский лидер Владимир Жаботинский). Но российское правительство в ту пору не могло бы обеспечить и личного благоденствия: в России и титульная нация отнюдь не упивалась медом и млеком, а ступить на крестьянскую стезю, не имея ни опыта, ни желания, которые не могут возникнуть даже из самых щедрых льгот и ссуд… Солженицын и сам прекрасно понимает: «Земледелие – это большое искусство, воспитываемое лишь в поколениях, а против желания, или при безучастности, людей на землю не посадить успешно» (с. 73). Правительство тоже находило евреев «заслуживающими снисхождения», но утопического своего замысла не покидало – тем более что «образовалось среди колонистов сколько-то и зажиточных земледельцев, успешно занимавшихся своим хозяйством» (с. 153), – как штучные колхозы-миллионеры поддерживали в советских правителях иллюзорные представления о возможностях колхозного строя.

Вместе с тем Солженицын обильно цитирует многолетние инспекционные донесения о нерадивостях и мошенничествах еврейских колонистов и несопоставимо меньше говорит о мошенничествах, нерадивостях и «малых организационных способностях» (с. 73) русской администрации. И хотя цель автора – доказать, что царское правительство ограничивало, но не преследовало евреев, – формально оказывается вроде бы достигнутой, однако упомянутая пропорция дает повод упрекнуть его в подыгрывании русской стороне. (Тем более что он почти не говорит и о еврейских ремесленниках, а все больше о шинкарях.) А уж еврейские младенцы, можно не сомневаться, прямо объявят, что и вся-то история неудачной «аграризации» евреев изложена Солженицыным с единственной целью еще раз оклеветать безупречный еврейский народ. Тогда как если бы не русское воровство, лень и «бардак», евреи бы еще при Александрах устроили образцово-показательные киббуцы. В ангельской уверенности, что и вся книга написана ради поругания еврейского племени, их еще больше укрепит реакция русских младенцев: мы же, мол, всегда говорили – сколько еврея ни корми, трудиться он все равно не будет.

Трудиться… Подозреваю, что не только опасения перед «прорывом» еврейской активности, как представляется Солженицыну, «питали оградительные меры российского правительства» (с. 121), но еще и архаические представления о том, что такое труд. Похоже, правительство страшилось не только усиления еврейского экономического влияния, но и вообще усиления торгово-финансового фактора, или, выражаясь по-простому, либерализации экономических отношений: либерализация и впрямь грозила расшатать государственную машину, управлявшуюся в основном внеэкономическими рычагами. Ну а что концентрация капиталов в частных руках, необходимая для реализации крупных проектов, на первых порах и впрямь вызывает пугающую имущественную дифференциацию – этот факт страшил не только «государственников», но и «народников».

Тот же добрейший, благороднейший Глеб Успенский тоже цитируется Солженицыным: «Все вытерпел народ – и татарщину, и неметчину, а стал его жид донимать рублем – не вытерпел!», «Евреи были избиты именно потому, что наживались чужою нуждой, чужим трудом, а не вырабатывали хлеб своими руками» (с. 193). Глеб Успенский в своих очерках с почти научной обстоятельностью продемонстрировал, сколь сокрушительно коммерциализация имущественных отношений ударяет по самым основам крестьянского мироощущения – по убеждению, что лишь то добро праведно, которое нажито своими руками. Получено от предков, от государя – это крестьянина мало касалось, но вот когда у него на глазах кто-то, не косивши, не сгребавши, берет кредит в банке, скупает сено у тех, кто его накосил, высушил и сметал в стог, затем продает скупленное в городе, возвращает кредит и становится почти богачом… А заезжие англичане, и вовсе не суетясь, перекладывают всю беготню на агентов, а сами спокойно разъезжают в коляске, незаметно прибирая к рукам всю местную торговлю сеном… Эта картина оказывается столь катастрофической для мужицкого мироощущения, что один запивает, другой приходит к выводу, что нынче нужно жить воровством, – и попадается раз, другой, все больше и больше зверея… Ох, как были бы избиты и англичане, живи они поближе да погуще!

Глеб Успенский был убежден, что тогдашнему крестьянскому миру недостает только «правды», взаимопомощи, а вот западный мир наверняка обречен на скорую гибель, поскольку там можно наживаться на перепродаже бумаг, в то время как рядом умирают с голоду. Но вот на бумагах в западном мире все наживаются и наживаются, а с голоду уже давно никто не умирает. И взаимопомощи там побольше, чем в России, отправившейся за правдой. Видный немецкий историк Вернер Зомбарт почти сто лет назад в своем классическом труде, выяснявшем роль евреев в становлении капиталистических отношений, изучил множество купеческих жалоб на «нечестную» еврейскую конкуренцию и обнаружил, что нечестность эта заключалась всего лишь в использовании современных методов торговли: в готовности снижать цены, доставлять товар к потребителю, рекламировать… Так не по-товарищески!