Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

– А может быть, лучше, чтобы никто ни с кем как-то специально не обращался, а просто не замечал, кто перед ним находится?

– Не замечал – и на каком языке обращался?

– Ну, на том, который оба знают…

– Значит, на русском? Можно повернуть иначе: пусть все общаются на том языке, на котором есть больше литературы, на котором говорит больше людей… А я хочу говорить на таком языке, который поможет сохраниться моему народу, – Мурат покосился, не обидел ли меня (я выразил предельное сочувствие), и с облегчением продолжал: – Если считать, что казахский народ должен прежде всего думать о том, чтобы принести как можно больше пользы человечеству – сейчас принести, не через двести лет, – это будет означать, что он должен исчезнуть.

– Но ведь люди, составляющие народ, не исчезнут?..

– Разве вам… может, перейдем на ты?.. Разве тебе Вадим не объяснил, что народ – это не население, а структура? И все ценное создает не просто человеческая масса, а именно структура. Ну, так я люблю свою структуру. Нет, людей я тоже люблю, но даже ради их благополучия жертвовать структурой не согласен. Да, я националист, я считаю, что нужно заботиться не только о народе, но и о его структуре.

– Вадим, – осторожно пошутил я, – как патриот своего отечества, ты должен был бы проповедовать любовь только к нашей структуре.

– Я патриот всех отечеств. Я думаю, распад национальных организмов никому не принесет радости, а только наполнит землю трупным ядом. Люди отпадают от своего народа чаще всего не ради более обширного целого, а ради чистого шкурничества.

– А как же конфликт «я» и «мы» – гуманного интеллигентного «я» и жестокого примитивного «мы»?

– Конфликта «я» и «мы» не бывает, бывает только конфликт разных «мы». Беспримесное «я» – это животное. Любая возвышенная личность набралась своих принципов от какого-то «мы» – пусть даже его члены жили в разные эпохи и в разных странах. Нации, как и люди, должны не разлагаться, а дополнять друг друга.

– Мурат – я чисто теоретически – а что мешало бы сохранить национальную структуру в едином государстве с Россией?

– Мы бы всегда подвергались дискриминации.

–?..

Оказалось, дискриминация началась еще в Российской империи: русские не уважали казахских обычаев, видели в них только дикость, которую нужно преодолеть, между тем как у казахов была своя сложнейшая структура, демократия, разделение судебной и исполнительной власти: хана могли судить! Потом, в структуре любого народа важнейшее место занимает элита – военная, духовная, а русские не признавали дворянами потомков Чингисхана, да и с тимуридами отношения складывались не лучшим образом (хотя тем, конечно, было на это плевать), ну а духовную элиту вообще старались вытеснить русско-европейским просвещением – может быть, и с лучшими намерениями, но народ в результате остался почти без элиты. Это же обезглавливание продолжалось еще интенсивнее в советское время: сколько было русских космонавтов? А казахов ни одного. Притом что Байконур – исконно казахская земля. Сколько есть русских писателей, ученых? А сколько казахов?

– Но казахам было легче и издать книгу, и защитить диссертацию…

– Я же не об этом, я о настоящих достижениях, – лицо Мурата выразило искреннее страдание. – Я согласен, когда поступаешь в Москве, в Ленинграде, к тебе относятся так же, как ко всем…

– Тогда это не называется дискриминацией.

– …Но насколько труднее туда поступить из аула, чем из русского города!

– Но… Но если бы не союз с Россией, и поступать было бы некуда?..

– Верно. Зато у нас сохранилось бы цельное развитие всей структуры. А так интеллигенция у нас оторвалась от народа, народ остался без элиты. Получилось так, что чем лучше ты выучишься в Москве, тем дальше ты уйдешь от своего народа.

– Но какие-нибудь японцы уезжали учиться в Европу, в Америку и не переставали быть японцами. Как будто бы.

– Японец возвращался в японскую среду. А не в обрусевший город. Японца защищало чувство национальной исключительности. А нам его всегда не хватало, наоборот: чем больше ты похож на русского, тем престижнее. Русские могут себе позволить не зацикливаться на своей национальности – они, даже если захотят, не могут раствориться. А мы уже наполовину растворились.

– По твоему мнению, какие параметры улучшились от вашей независимости: уровень жизни, культура, наука, степень коррупции, гражданские свободы, могущество государства?..

– Коррупция – не то слово, всем теперь владеют триста – четыреста семей. Я думаю, все параметры ухудшились. Зато теперь мы сами определяем свою судьбу.

– Что значит вы сами – влияние народа на власть, все говорят, только уменьшилось.

– Не народа, а населения. А народ как целое – пускай авторитарное целое – начал развиваться самостоятельно. Я уверен: Горбачева история еще оценит. Столько народов получили свободу!

– Но свобода – это иллюзия, все равно вы будете зависеть от развитых стран, в одиночку вам не поднять ваши…

– Не так, как от России. Культурное влияние Америки всегда будет поверхностным – на уровне вывесок, жвачки. Никогда половина нашего народа не будет говорить по-английски. Никогда половина нашего населения не будет американцами. И нас они к себе никогда не пустят в серьезном количестве. Когда мы свободны, наше возрождение может наступить через сто, через двести лет – я верю в мой народ. А пока мы не отделены от России, оно не наступит никогда, мы так и будем оставаться второсортным народом, сколько бы тысяч из нас ни преуспели – в качестве русских ученых, бизнесменов, министров: народ все равно остался бы бесструктурным быдлом.

Спрашивать было больше не о чем. Потолковали о его собственных делах. О них он тоже говорил с большой ответственностью. Попутно выяснилось, что застреленный в загородном ресторане авторитет был родственником Мурата и даже помог ему однажды вернуть две тысячи долларов, которыми Мурат по благородству души и недостатку опыта выручил одного делягу, впоследствии просто смеявшегося ему в лицо. Но что еще более интересно – родственником ему оказался и убитый там же милицейский чин: в милиции у него вообще было много родственников. Этот факт Мурат проиллюстрировал специфически казахстанским дополнением к известному анекдоту. Маленькая еврейка приходит из школы: «Мама, нам велели завтра прийти в национальной одежде». – «Гриша, ты слышишь: наша дочь уже хочет норковую шубу». Приходит из школы казашонок: «Мама…» – и так далее. «Но где же я возьму такую маленькую милицейскую форму?» – сердится мама.

– Родственники в милиции – лучшее средство от рэкета?

– Очень полагаться тоже не надо, клановые связи тоже распадаются. Но если на меня серьезно наедут, я лучше аптеку закрою. Это же очень серьезное дело, наркотики…