Пол Коллиер - Исход. Как миграция изменяет наш мир

При заданном размере диаспоры на темп абсорбции, скорее всего, повлияет и психология мигрантов. Выше уже говорилось, что популярные культуры можно рассматривать как набор готовых к использованию стереотипов. Наклонности, проявляемые мигрантами, могут определяться не только традиционными индивидуальными экономическими переменными — такими, как доход и навыки, но и взятыми на вооружение стереотипами. Миграционные стереотипы не высечены в камне; они изменяются, причем порой весьма стремительно.

Одна из таких перемен в отношении мигрантов к самим себе случилась в 1815 году, после окончания наполеоновских войн. Отчасти благодаря снижению цен на морские перевозки и спросу, накопившемуся в течение долгой войны, началась массовая эмиграция из Великобритании и Ирландии в Северную Америку. Эмигранты руководствовались здравой экономической причиной: наличием доступных для заселения и плодородных земель в Северной Америке. И все-таки решиться на эмиграцию в то время было еще очень непросто: Северная Америка была отнюдь не раем, и новоприбывших ожидали там суровые испытания. Джеймс Белич, изучавший экономическую историю этой миграции, недавно подметил один поразительный момент, связанный с ее восприятием [45] Belich (2009). . Тщательно подсчитав слова, использовавшиеся в сотнях газетных статей на протяжении многих лет, он обнаружил, что в языке, которым описывались мигранты, где-то между 1810 и 1830 годами произошло неявное изменение. Около 1810 года в газетах чаще всего употреблялось слово «эмигранты». Однако к 1830 году вместо него получил распространение новый термин — «переселенцы». Думаю, что это событие нельзя назвать пустяковым; два этих термина подразумевают принципиально разное отношение к миграции. Эмигранты по сути покидают свое родное общество, чтобы стать членами нового общества. Напротив, переселенцы забирают свое родное общество вместе с собой. Насколько существенно это различие?

Авторы самой знаменитой из появившихся в последние годы статей об экономическом развитии, сотрудники Гарварда и МИТ Дарон Асемоглу, Саймон Джонсон и Джеймс Робинсон, утверждают, что мигранты по традиции ценились именно потому, что они были переселенцами [46] Acemoglu et al. (2001). . Согласно этой аргументации, они привозили с собой свои институты — такие как правление закона и нерушимость контрактов. Обладая таким багажом, переселенцы давали тем странам, которые становились их новой родиной, возможность вырваться из бедности, которая доселе была уделом человечества. Но в то время как прибытие переселенцев, несомненно, является благом для них самих, вместе с тем оно зачастую влечет за собой крайне серьезные отрицательные последствия для коренного населения.

Было бы нелепостью утверждать, что прибытие переселенцев в Северную Америку стало благом для американских индейцев, в Австралию — для аборигенов, а в Новую Зеландию — для маори. Возможно, в долгосрочном плане прибытие переселенцев обернулось благом для чернокожих жителей Южной Африки, но это случилось лишь после того, как власть в стране перешла в руки правительства, поставившего перед собой цель улучшить жизнь чернокожих за счет потомков переселенцев. В настоящее время самыми известными переселенцами являются израильские евреи: в то время как право евреев селиться на оккупированных палестинских территориях активно оспаривается — и безусловно не является темой нашей книги, — никто не пытался оправдывать создание еврейских поселений на том основании, что оно приносит пользу коренным палестинцам.

В постнаполеоновскую эпоху, когда началась массовая миграция в Северную Америку, наибольшее стремление к переселению проявляли протестанты из Северной Ирландии (католическая эмиграция из Южной Ирландии началась лишь после картофельного голода 1840-х годов). Наиболее вероятным объяснением этой склонности является то, что протестанты из Северной Ирландии изначально были переселенцами из Шотландии и Англии, прибывшими на новое место с подачи британских властей, стремившихся заселить непокорную колонию лояльными подданными. Последствия этого переселения, начавшегося более четырехсот лет назад, по сей день служат причиной ожесточенных конфликтов, и, к сожалению, до сих пор дают возможность говорить о «переселенцах» и «коренном населении». Если провести среди «коренных ирландцев» опрос о том, радуются ли они задним числом прибытию шотландских переселенцев, вряд ли большинство даст положительный ответ [47] В свою очередь, шотландцы, переселившиеся на север Ирландии, были потомками скоттов — племени, вторгшегося в Северную Великобританию из Ирландии около VIII века н. э. Однако, насколько мне известно, они не ссылались на «право вернуться» в Ирландию. .

Переселенцы приносят с собой не только свои надежды, но и свою культуру. В истории часто бывало так, что малочисленные переселенцы прививали свою культуру коренному населению: очевидным примером служит миссионерская деятельность, неоднократно приводившая к переходу местных жителей в другую веру, чему мы совсем не удивляемся [48] Nunn (2010). 2⁸. Порой процесс насаждения новой культуры принимал откровенно насильственный характер. В Латинской Америке о мощном культурном влиянии переселенцев свидетельствует всеобщее распространение испанского языка. В Анголе о прежнем культурном доминировании переселенцев напоминает массовое использование португальских имен коренным населением. Однако порой широкомасштабное насаждение новой культуры происходит не под прицелом оружия, а децентрализованным образом.

Самый всеохватный из известных мне культурных переворотов, осуществленных малочисленными переселенцами, произошел в Великобритании. Переселенцами в данном случае были англосаксы, а случилось это около 400–600 годов н. э. До 400 года англосаксы почти не встречались в Британии, и они никогда не составляли здесь более 10 % населения. Насколько мы можем судить, они не завоевывали и не подчиняли себе коренных бриттов: археологи не обнаружили признаков сколько-нибудь массового насилия [49] Иное мнение высказывается в: Fleming (2011), Cunliffe (2012), и Halsall (2013). . Тем не менее о масштабах англосаксонского культурного переворота свидетельствуют язык и религия. До 400 года бритты, вероятно, говорили на кельтских языках, похожих на современный валлийский, и на латыни. К 600 году их языком стал английский. Этот новый язык не содержал следов прежнего кельтского языка, представляя собой амальгаму переселенческих диалектов, в которой самую заметную роль играло фризское наречие. Также и христианство, в начале V века являвшееся официальной религией страны, к концу VI века почти совершенно здесь исчезло. Его пришлось заново ввозить в Британию из Ирландии и Рима. Исходя из вынужденно скудных свидетельств, можно сказать, что прибытие англосаксонских переселенцев привело к краху коренной бриттской культуры. Почему бритты полностью лишились своей прежней культуры, никто не знает, но что-то явно вызвало у них стремление подражать англосаксам.