Пол Коллиер - Исход. Как миграция изменяет наш мир

Неизвестно, следует ли оплакивать исчезновение коренной бриттской культуры. В конце концов, ее носители отказались от нее добровольно. Однако культура представляет собой общественное благо в чистом виде: притом что все ее ценят, никто не получает вознаграждения за ее сохранение. На глобальном уровне мы ценим существование других культур, даже если лично никак с ними не сталкиваемся: как и многие другие вещи, не попадающиеся нам на нашем жизненном пути, они ценны уже своим существованием. На индивидуальном уровне родители обычно стремятся передать свою культуру детям, но возможно ли это, зависит не только от решений родителей, но и от выбора тех, кто их окружает. Так, если даже ex post культурные изменения одобряются последующими поколениями, то ex ante коренные жители могут иметь основания для того, чтобы с опаской относиться к культурному вызову, исходящему от пришельцев. Мысль о том, что ваши внуки с удовольствием станут перенимать чью-то чужую культуру, не обязательно будет греть вам душу. Разумеется, культурные изменения, вызванные прибытием переселенцев, — лишь одна из множества сил, ведущих к переменам; но в отличие от многих других, она никого ни к чему не принуждает. Если коренному населению не нужны культурные новшества, то оно не станет перенимать их у переселенцев.

Таким образом, миграция переселенцев из богатых стран в бедные становится обоюдоострым мечом для коренного населения: переселенцы приносят с собой желательные институты и ненужную местным жителям культуру. Теперь попробуем представить себе тот же процесс, но только идущий в другом направлении: из бедных стран в богатые. Допустим, что бедные переселенцы прибывают в богатое общество, намереваясь сохранить и распространять свою культуру. Привезенные ими социальные модели не принесут никакой пользы местному населению: бедные страны бедны из-за дисфункциональности их социальных моделей. Поэтому возможное осторожное отношение процветающих обществ к таким переселенцам окажется вполне оправданным.

Разумеется, бедные страны не отправляют переселенцев в богатые страны. Возможно, некоторые современные мигранты, прибывшие из бедных стран в богатые, хотели бы уподобиться переселенцам прежних дней, но в их распоряжении не имеется ничего сколько-нибудь похожего на силу тех переселенцев, основывавшуюся на мощных средствах принуждения. Но не исключено, что современное различие между культурной ассимиляцией и культурным размежеванием в чем-то аналогично прежнему различию между эмигрантами и переселенцами. Эмигранты покидают свое родное общество и вливаются в новое общество, благодаря чему им проще смириться с мыслью о необходимости ассимиляции. Переселенцы не собираются ассимилироваться: они надеются сохранить в новой стране проживания свои ценности и культуру.

Как и все прочее, связанное с миграцией, культурный выбор, стоящий перед мигрантами, крайне политизирован. На одном конце спектра находится ассимиляция: мигранты вступают в браки с коренным населением и перенимают его обычаи. Я сам появился на свет благодаря ассимиляции мигрантов. К таким же людям относится и мэр Лондона Борис Джонсон, чей дед был турецким иммигрантом. Другой конец спектра занимает культурная изоляция мигрантов в замкнутой общине со своей собственной системой образования и своим языком, причем заключение брака за пределами общины наказывается изгнанием из нее. В то время как такие люди в юридическом смысле могут быть гражданами принимающей их страны, по-настоящему считать их частью общества можно лишь в том случае, если приписывать ему принципиально мультикультурный характер.

Мультикультурализм появился на свет как реакция на требование ассимиляции. Возможно, главным импульсом для его возникновения стало понимание того, что многие мигранты не стремятся к ассимиляции: они предпочитают объединяться в группы, способные защитить их родную культуру. Критика в адрес мигрантов, не желающих ассимилироваться, могла восприниматься как намек на превосходство местной культуры, а это, в свою очередь, уже граничило с расизмом. Однако со временем мультикультурализм стал подаваться либеральной элитой в более позитивном ключе, как вещь, желательная сама по себе: предполагалось, что мультикультурное общество обеспечивает больше разнообразия и стимулов, чем общество с одной культурой. В таком виде мультикультурализм предусматривает постоянное сосуществование различных культур в одной стране. При этом нация воспринимается в качестве геополитического пространства, в котором мирно сосуществуют отдельные культурные общины, имеющие равный юридический и социальный статус. Даже если коренное население остается в большинстве, оно не имеет особого статуса. Альтернативное понимание мультикультурализма, возможно, более близкое к первоначальной идее, заключается в том, что вместо ассимиляции мигрантов коренным населением происходит слияние их культур. В отличие от ассимиляции, такое слияние не предполагает, что культура коренного населения в чем-то превосходит культуру мигрантов или находится по отношению к ней в привилегированном положении.

Таким образом, у мигрантов имеются четыре возможности. Во-первых, они могут выбрать для себя роль иммигрантов традиционного типа, готовых и стремящихся ассимилироваться в местную культуру. Во-вторых, их целью может быть культурное слияние, для чего им следует привнести какой-либо новый ингредиент в общий котел, из которого все едят. В-третьих, они могут быть настроены на культурный сепаратизм, намереваясь находиться в изоляции от коренного населения, но участвовать в экономике страны — по сути, жить как прибывшие на временные заработки. Наконец, они могут вести себя как переселенцы, стремясь распространять свою культуру среди коренного населения. В чем состоят преимущества и недостатки каждого из этих четырех вариантов в этическом и практическом смысле?

Несмотря на то что ассимиляция вышла из моды, она имеет ряд важных преимуществ — причем не только для коренного населения, но и для всех. В этическом плане она совместима с золотым правилом, требующим обращаться с другими так же, как хочешь, чтобы они обращались с тобой. Особо отметим, что иммигранты из бедных обществ получат нравственное право претендовать на какой-либо из трех других вариантов лишь в том случае, если сами они признают этот вариант в своей родной стране. Однако почти ни одно бедное общество не может похвастаться особыми успехами в обеспечении культурного сепаратизма; собственно, именно поэтому Монтальво и Рейнал-Квероль пришли к выводу о том, что культурные различия в бедных странах ведут к росту межгруппового насилия [50] Montalvo and Reynal-Querol (2010). . Самые решительные защитники культурной обособленности называют ассимиляцию «культурным геноцидом», но это — неправомочное применение эмоционально заряженной терминологии, которую следует брать на вооружение лишь в тех ужасных ситуациях, когда жесткий подход действительно оправдан. Культура, к которой изначально принадлежали иммигранты, существует в их родных странах как динамический процесс. Нет никаких этических оснований для того, чтобы признавать за иммигрантами право на нежелание приобщаться к местной культуре, если такое приобщение является условием их допуска в данную страну. Или, выражаясь более конкретно, следует ли ожидать от мигрантов обучения местному языку? Иметь общий язык, безусловно, очень удобно: в отсутствие общего языка трудно проводить общую политику. Более того, речь идет и о взаимном внимании: вспомним работу о мексиканских иммигрантах в США, согласно которой иммигранты, знающие английский, проявляют больше готовности к участию в предоставлении общественных благ. Таким образом, мигранты, не желающие учить общий язык, становятся «халявщиками», пользуясь общественными благами, предоставляемыми с помощью общего языка. Более того, их можно обвинить в нарушении золотого правила: признают ли они, что иммигранты, прибывающие в их собственную страну, тоже имеют право не учить местный язык?