Ниал Фергюсон - Площадь и башня [Cети и власть от масонов до Facebook]

В среду 16 сентября, когда получили широкую известность “неавторизованные” замечания Шлезингера, сделанные им в предыдущий четверг, продажа фунта без покрытия выросла и ускорилась. Ламонт, которому не терпелось поговорить с премьер-министром, тревожно жаловался: “Мы теряем сотни миллионов долларов каждые несколько минут”. Банк Англии тщетно пытался перекрыть отток капиталов [1113] Lamont, In Office , 249. . В 11 часов утра он объявил, что минимальная ссудная ставка будет поднята до 12 %. Через три часа с лишним эту ставку подняли уже до 15 %, но начиная со следующего дня. Подобные отчаянные меры только раззадорили Сороса [1114] Anatole Kaletsky, ‘How Mr Soros Made a Billion by Betting against the Pound’, The Times , 26 October 1992. . А когда Ламонт объявил, что займет дополнительные 15 миллиардов долларов для защиты стерлинга, Сорос лишь порадовался: “Примерно столько мы и хотели продать” [1115] Ibid. . Однако до такой суммы он не дошел: ко времени закрытия рынков его портфель составил приблизительно 10 миллиардов долларов. В тот вечер, пока театралы (в том числе и автор этих строк) слушали “Силу судьбы” Верди в Английской национальной опере, Ламонт созвал импровизированную конференцию в центральном дворе казначейства и объявил, что Соединенное Королевство “приостанавливает” свое участие в МВК [1116] Mallaby, More Money Than God , 160–166. . В тот же день и лира, несмотря на ранее проведенную официальную девальвацию, оказалась совершенно вытеснена на обочину [1117] Eichengreen and Wyplosz, ‘Unstable EMS’, 60. .

О том, что Джордж Сорос является узловым центром большой и могущественной сети, неоднократно заявляли конспирологи. В одном торопливо написанном сочинении говорилось, будто он “является видимой частью обширной и гнусной тайной сети частных финансовых интересов, управляют которой самые влиятельные аристократические и королевские семьи Европы. Ее средоточие – британская династия Виндзоров… она построена на обломках, оставшихся от Британской империи после Второй мировой войны”. Эта сеть тянется будто бы от самой королевы и от Ротшильдов вплоть до “беглого подследственного спекулянта Марка Рича – торговца металлами и промтоварами из швейцарского Цуга и Тель-Авива, до подпольного израильского торговца оружием и промтоварами Шауля Айзенберга и «Грязного Рафи» Эйтана” [1118] Engdahl, ‘Secret Financial Network’. . Все это чушь. Настоящая сеть, к которой действительно принадлежит Сорос, – та “более обширная и более сложная экономическая паутина”, о которой он сам говорил в интервью, – это сеть хедж-фондов, цель которых – зарабатывать деньги сходными способами [1119] Flavia Cymbalista with Desmond MacRae, ‘George Soros: How He Knows What He Knows, Part 2: Combining Theory and Instinct’, Stocks, Futures and Options , 9 March 2004. . Дракенмиллер говорил: “Мы всерьез вступили в борьбу – и не отступались, били лапами, как заяц из рекламы Energizer … Если у кого-то мозги на месте, разве он станет приставать к своему дилеру с вопросом: «Что, черт возьми, происходит?» А я знаю, люди говорят: «Это все Quantum »”. С некоторыми – в частности с Луисом Бэконом – Сорос и Дракенмиллер делились информацией по телефону. Участвовали в игре и другие управляющие хедж-фондами – Брюс Ковнер и Пол Тюдор Джонс. Телепатия здесь не требовалась.

Масштаб игры на понижение увеличили действия банков, которые ссужали хедж-фонды деньгами [1120] James Blitz, ‘How Central Banks Ran into the Hedge’, Financial Times , 30 September 1992. . Дункан Балсбо отвечал за операции с долговыми обязательствами с фиксированным доходом в лондонском отделении Morgan Stanley . Как он вспоминал позже, получив от Сороса запрос о предоставлении средств, он понял, что его фактически “нанимают в соучастники, замышляя напасть на старушку-процентщицу с Треднидл-стрит, то есть Банк Англии”. Сорос поместил на хранение почти все свои активы в европейских облигациях в качестве залога за деньги, который он занимал для игры на понижение на наличном рынке. Но речь шла не только о предоставлении средств. Балсбо говорил: “Мы шли за Соросом по пятам”. А еще, вспоминал он, “вслед за Quantum (а часто и впереди него) шла кавалерия – хедж-фонды Тюдора, Бэкона и Ковнера, не говоря уж о легионах банков с внешним финансированием… и все они шли в атаку на фунт” [1121] Balsbaugh, ‘The Pound, My Part in Its Downfall’. . Примеру хедж-фондов последовали и другие банки: Citicorp, J. P. Morgan, Chemical Banking, Bankers Trust, Chase Manhattan, First Chicago и Bank America [1122] Thomas Jaffe and Dyan Machan, ‘How the Market Overwhelmed the Central Banks’, Forbes , 9 November 1992. См. также Mallaby, More Money Than God , 435. . У “cтарушки” не оставалось ни малейших шансов. Это было финансовое групповое изнасилование.

Резкое снижение стоимости фунта на 15 %, последовавшее в ту “черную среду” за британской капитуляцией, принесло Соросу огромную прибыль [1123] Сумма, на которую спекулировал Сорос, стала известна широкой публике лишь 24 октября, когда в Daily Mail вышла статья под заголовком “Я заработал миллиард на крахе фунта”. Статью сопровождала фотография Сороса – с улыбкой и бокалом в руке. После этого у порога его лондонского дома собралась возмущенная толпа, и тогда Сорос решил изложить свою версию событий в интервью Анатолю Калецки. (Прим. авт.) . Давая интервью журналисту Time Анатолю Калецки, Сорос признался – “со смущенной гримасой, которая не очень-то успешно скрывала лукавое самодовольство”, – что четыре его фонда заработали около миллиарда долларов, ведя игру на понижение фунта; а его прибыль от различных вспомогательных активов вроде процентных фьючерсов и от продажи итальянской лиры без покрытия составили еще один миллиард [1124] Kaletsky, ‘How Mr Soros Made a Billion’. . Позже Сорос заявлял, что обесценивание фунта “происходило бы более или менее так же, даже если бы [Сороса] никогда не было на свете” [1125] Soros, Soros on Soros , 82. . В самом деле, если учесть общие потери британских резервов – 27 миллиардов долларов, – то номинально Сорос был в ответе за потерю лишь 10 миллиардов [1126] Lamont, In Office , 259. . В действительности же курс обрушился из-за коллективных усилий соросовской сети. В интервью Калецки Сорос сказал, что выступал “крупнейшим фактором на рынке”, но не являлся самим рынком. Он просто встал во главе тренда [1127] Slater, Soros , 180. . Ровно то же самое вполне могло бы произойти и без него: “Не займи я это место, его бы занял кто-то другой” [1128] Ibid., 181. .

Сеть Сороса победила. Кто же проиграл? В 1997 году казначейство Соединенного Королевства оценивало убытки “черной среды” в 3,4 миллиарда фунтов, хотя спустя восемь лет эта оценка была пересмотрена и опустилась до 3,3 миллиарда. Торговые убытки Банка Англии за август и сентябрь были оценены в 800 миллионов фунтов, но основные потери для налогоплательщиков увеличились, потому что в ином случае обесценивание фунта могло бы принести им прибыль [1129] Roxburgh, Strained to Breaking Point , 163; Matthew Tempest, ‘Treasury Papers Reveal Cost of Black Wednesday’, Guardian , 9 February 2005. . Более длительный ущерб был нанесен репутации Банка Англии, пусть он и являлся лишь последней иерархической организацией, растоптанной, по выражению американского журналиста Тома Фридмана, “электронным табуном”. С другой стороны, совсем оторвавшись от курсовой привязки к немецкой марке, британская экономика вздохнула свободнее. Краткосрочная процентная ставка быстро понизилась, опустившись к январю 1993 года ниже 6 %, и это дало желанную передышку стране, измученной ипотечными кредитами с плавающей ставкой. Словом, экономика воспрянула [1130] Johnson, ‘UK and the Exchange Rate Mechanism’, 97f. . Катастрофа оказалась не экономической, а политической: вначале мучительные раздумья британского правительства о том, вступать или не вступать в МВК, его категоричные заявления, звучавшие все лето 1992 года, о том, что оно намерено защищать фунт до последнего, и, наконец, его жалкая капитуляция 16 сентября – все это надолго испортило репутацию консерваторам, выказавшим полную некомпетентность в экономике [1131] Major, Autobiography , 312, Lamont, In Office , 285. . Рейтинг правительства Мейджора, определявшийся опросами общественного мнения, так и не поднялся до прежнего уровня, и 1 мая 1997 года, несмотря на четыре года стабильного роста, тори потерпели разгром со стороны омолодившейся лейбористской партии. Лидер лейбористов Тони Блэр последовал примеру Нельсона Манделы и отказался считать “общественное владение средствами производства” одной из основных задач партийной политики.