Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Параллельно, как следствие тесноты, бедности и новой сексуальной морали, появилось множество подкидышей. В середине двадцатых годов в приюты ежедневно (!) поступало100-200 брошенных родителями младенцев (13).

Ее муж, известный драматург А. Корнейчук, казался рядом с ней миниатюрным и очень юным, что описано в едкой эпиграмме: «Пришла телеграмма резкая, / В штабе испуганы слегка – / Едет Ванда Василевская, / Она же – муж Корнейчука»…

Однако сильный перекос деятельности педологических лабораторий в сторону сортировки учащихся на основе их интеллектуальных качеств не согласовывался с линией коммунистической партии на равноправие всех трудящихся рабочего класса в получении образования, с идеологией коллективизма, воплощаемого в практике «группового обучения». Активную борьбу против педологии вели А. Макаренко, К. Чуковский. Окончательный разгром и крах педологии наступил после постановления ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов» (1936 г.).

Раньше на Южный берег Крыма ехали от Севастополя.

Хотя с 1925 года, после возвращения Маяковского из Америки, его интимная жизнь с Лилей Брик вроде бы закончилась, оставались отношения чисто дружеские.

Правда, далеко не все мужчины так самоотверженно любили детей. Например, детский поэт Даниил Хармс детей терпеть не мог и гордился этим. «Даже чужие дети пугали его», – свидетельствует Е. Шварц (40). И Юрий Маркович Нагибин категорически не любил детей. Он не понимал, как можно работать в доме, где плачет маленький ребенок. За свою длинную жизнь писатель женился шесть раз, но ни одна из женщин не уговорила его завести ребенка.

Юлия Друнина – поэтесса, жена А. Каплера.

Еще один анекдот той эпохи: Один еврей встречает другого в Москве: «Можете себе представить, Липерович, здесь-таки значительная русская колония!» Липерович отвечает: «Ах, эти русские, они во все щели лезут!» (11).

Так называли официальные критики литераторов, подобных Булгакову.

Из интервью Э. Неизвестного: «Хорошо известно, что в Советском Союзе был только один работодатель – государство, и стремились в эту щель все, потому что другого места, где можно было получить заказ, не существовало» (15).

Порою от хрестоматийной «доброты» Бориса Леонидовича становится жутковато. В начале Великой Отечественной Марина Цветаева уехала в Елабугу. По свидетельству её друзей, вещи в дорогу собирал именно Пастернак. Он подарил Цветаевой верёвку, сказав: «В дороге пригодится, такая прочная, хоть вешайся». Верёвка действительно пригодилась – в Елабуге 31 августа 1941 года Цветаева повесилась на этой «прочной верёвке» (23).

Да, тот самый, который в начале 1930-х годов доставит столько неприятностей Сталину из-за своего несогласия с его диктатурой.

Получив пощечину, Толстой во весь голос при свидетелях кричал, что закроет для Мандельштама все издательства, не даст ему печататься, вышлет его из Москвы. «Рассказ об угрозах Толстого и фраза “Мы ему покажем, как бить русских писателей” произвели на Николая Ивановича должное впечатление: он почти стонал. Этот человек, знавший царские тюрьмы и принципиальный сторонник революционного террора, в тот день с особой, вероятно, остротой почувствовал свое будущее», – вспоминает Н. Мандельштам (26). Речь, разумеется, о Н. Бухарине. Обратите внимание, Николай Иванович – «принципиальный сторонник революционного террора».

Позже Н. Мандельштам, благодаря заступничеству другого влиятельного сталинского писателя А. Суркова, получила место преподавателя в Читинском педагогическом институте, где работала с сентября 1953 по август 1955 года.

На Хамовнической партийной конференции А. Сольц выступил с разоблачением А. Вышинского, говорил, что тот фабрикует дела. Против Сольца решили не искать обвинения – просто отправили в сумасшедший дом, где тот и умер в 1945 году.

«Анна Андреевна пошла к Булгаковым и вернулась, тронутая поведением Елены Сергеевны, которая заплакала, услыхав о высылке, и буквально вывернула свои карманы» (32). Вместе они подготовили письмо к Сталину. Вскоре муж и сын Ахматовой были освобождены (правда, позже вновь арестованы).

Подробнее об этом – в «Опасной книге».

В качестве примера изобретательности подпольщиков можно рассказать, как служба контрразведки украинских националистов сумела выследить явочные квартиры НКВД во Львове. Метод их работы был довольно прост, если не сказать примитивен. Слежку они начинали прямо возле здания горотдела НКВД и сопровождали каждого, кто оттуда выходил в штатском и… в сапогах, что выдавало в нем человека военного. Вроде бы элементарно, но из такой «простоты» проистекали колоссальные проблемы частей НКВД в борьбе с партизанским движением.

Последний лидер литовского движения Адольфас Рамаускас-Ванагас был убит в 1956 году. В 1978 году уцелевший эстонский повстанец Аугуст Сабе утопился, чтобы не сдаться, где-то в Южной Эстонии.

Например, в 1947 году состоялись выборы в Верховный Совет РСФСР. Комиссия по выборам Сталинского района города Москвы поспешила объявить, что Иосиф Виссарионович избран единогласно. И вдруг поступает письмо рабочего автозавода, который пишет: «Нет, не единогласно. Я лично голосовал против». И машина завертелась. Как же? Выступление против Сталина. Он же свой поступок объяснил просто: «Я знал, что карточки на хлеб в 1946 году не отменят, и Сталин знал это. Зачем же он сказал в феврале 1946 года, что отменят? А их не отменили. Не надо обещать невыполнимого. Вот я и вычеркнул». Наказания не последовало (49).

Популярный анекдот того времени. Едет в поезде человек. Сосед спрашивает, как его фамилия. Он говорит: первый слог моей фамилии то, что хотел дать нам Ленин. Второй то, что дал нам Сталин. Вдруг с верхней полки голос: «Гражданин Райхер, вы арестованы».

9 марта 1956 года несколько десятков тысяч митингующих от набережной реки Куры у монумента Сталину спустились по Александровскому спуску к Дому Связи на проспекте Руставели. Солдаты, охранявшие здание, подверглись избиению. Кто-то из солдат, защищаясь, открыл стрельбу вверх, в потолок, и пули рикошетом отскочили от бетона. В создавшейся неразберихе кто-то из солдат стрелял и в толпу. В те дни в Тбилиси погибли люди – двадцать один человек.

Людям, нахваливающим воровскую романтику и представление о чести, можно напомнить, в числе прочего, как Валерий Мулявин, родной брат великого песняра Владимира Мулявина, был элементарно зарезан на набережной Ялты. Какие-то подонки просто проиграли одного из «Песняров» в карты, а карточный долг – «долг чести».