Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Как правило, она переплеталась с вопиющей профессиональной некомпетентностью и, что еще хуже, шла рука об руку с беззаконием и произволом в отношении местного населения. Что же это мне напоминает?

Уже в начале НЭПа местная партийная номенклатура получила судебные привилегии: партийные органы могли взять своего соратника под защиту, доводя до губернского прокурора собственное мнение о невиновности подследственного. Например, в середине 1920-х годов видный деятель ВКП(б), жестокий гонитель Православной церкви, впоследствии репрессированный Е. Ярославский (М. Губельман) публично возмущался: «Не понимаю, чем суд занимается! Жестоко карает коммунистов-растратчиков. Ну что такое, если коммунист и растратил три тысячи рублей? Ведь если принять во внимание, что он был на красных фронтах, жертвовал своей жизнью, то ведь это ерунда!» (33). Не отсюда ли знаменитая тирада пытающегося оправдаться Шарикова из «Собачьего сердца»: «Я на колчаковских фронтах раненый!». Практика двойных стандартов укоренялась в жизни государства и применялась вполне официально. Что лишь поощряло мздоимство и помогало избранным выжить в те нелегкие времена.

А время действительно было для основной массы городского народа, напомню, голодноватое – безработица, беспризорники, преступность. Творческая (в частности, литературная) интеллигенция жалась к власти; по сути, других источников доходов, если не считать кучки частных журналов и издательств, которые хирели день ото дня, не имелось. Благоволение государства и его соглядатаев стало для многих вопросом профессионального выживания. Возьмем, для примера, Осипа Брика, этакого чекиста-литературоведа, мужа легендарной Лили Брик, многолетней возлюбленной В. Маяковского.

Осип с первых месяцев новой власти сообразил, что избранным литературным течениям будет выдан государственный патент на революционную истину, а под издание – бюджет. В партийных кругах у него были мощные покровители, особенно среди эстетствующих чекистов. В доме у Брика собирались литераторы и сотрудники Брика по службе, вплоть до Я. Агранова [29] С 1923 заместитель начальника, в 1929–1931 начальник Секретного отдела ОГПУ СССР. «Курировал» творческую интеллигенцию. . В кружке Бриков зондировали общественное мнение и заполняли первые досье. О. Мандельштам и А. Ахматова уже в 1922 году получили у них презрительное и получившее широкое распространение прозвище «внутренние эмигранты», что сыграло большую роль в их дальнейшей судьбе. Кроме того, чету Бриков объединяли удивительные отношения с миром нэпманского капитала. Например, когда в 1923 году некий А. Краснощеков организовал в Москве «Промбанк» и сам возглавил его, его любовницей стала… Лиля Юрьевна Брик. Когда Краснощекова арестовали, она (в 1924 году) вместе с О. Бриком и В. Маяковским даже переехала в Сокольники, чтобы быть поближе к тюрьме «Матросская тишина», где находился возлюбленный (241).

О. Брик едва ли не первый начал употреблять нелитературные средства в литературной борьбе, но его, в свою очередь, одолел появившийся позже Л. Авербах, организовавший знаменитый РАПП – «Российскую ассоциацию пролетарских писателей». Л. Авербах был одним из основателей комсомола, секретарем его московской организации, родственником Свердлова и Ягоды. Литературные течения не нужны, говорил Л. Авербах, их следует заменить «единой творческой школой», и тогда появятся – не могут не появиться – новые Шекспиры. Единая школа подразумевала руководящую роль РАППа, возглавляемого самим Авербахом. Его «пролетарские писатели» исповедовали жесткий классовый подход к творчеству, пропаганду коммунизма средствами литературы, безжалостный отсев, вплоть до репрессий, всех несогласных с культурной политикой партии большевиков. Но если отбросить словесную шелуху, речь шла о максимальном приближении культуры к народу, к революционным массам трудящихся, то есть расширении базы культурной революции. И здесь тоже имелось здравое зерно.

Культурная революция 1920-х годов порождали у народа потребность в новых знаниях и приобщения к культуре, и в эту нишу устремились огромное количество образованных людей, спешащих найти себя в новом мире. Эти важные тенденции не прошли мимо внимания коммунистических вождей, нуждавшихся в народе, способном перейти от крестьянского типа мышления к городскому, индустриальному, без чего невозможна модернизация страны.

Классикой жанра стала мысль Сталина, что, наряду с инженерами, работающими в сфере производства, строительства и других технических областей, не менее важную роль играют писатели, своими произведениями воспитывающие и просвещающие людей. И таких писателей можно с полным правом тоже назвать инженерами, инженерами человеческих душ, рассуждал Иосиф Виссарионович:

– Их роль весьма важна и ответственна, ибо если у писателя нет твердой и правильной политической позиции, если в нем присутствует какая-то раздвоенность, путаница в мыслях, то от такого «инженера» один только вред и от таких «инженеров» надо «избавляться», – элегантно закруглял свою мысль вождь народов.

И избавлялись: того же Л. Авербаха расстреляли. Он просто стал не нужен, хотя тень его долго еще витала над бурлящим морем советской словесности. Спустя много лет и сам постаревший вождь помянул в беседе его незлым тихим словом: «Вот тут этот был – как его? – Авербах, да. Сначала он был необходим, а потом стал проклятием литературы» (35). То есть, авербахи на каком-то этапе развития большевикам всё же были необходимы. Почему же их пустили в расход? Неужели паранойя вождя тому причина – как толкуют его поступки некоторые мемуаристы? Отнюдь.

С самого появления российской социал-демократии (как и в целом русской интеллигенции) в ней шла негласная борьба между почвенниками и западниками – даже когда фракции борющихся партий не осознавали себя таковыми. В 1925 году окончательно разрешается спор автохтона Сталина и интернационалиста Троцкого. Ныне видно, что исход их борьбы не мог быть иным. 170 миллионов граждан СССР просто не могли быть принесены на алтарь восстания европейских пролетариев. Русскую революцию нужно было тормозить, поскольку она существовала за счет разграбления предыдущего достояния страны. Необходимо было учиться жить за собственный счет. Поставив задачу обустройства собственного государства, построения социализма в одной стране, Сталин выиграл бой. Если отбросить шелуху, то фактически он поставил ту же задачу, что и Петр, – догнать Запад. Но в отличие от императора Петра он был вынужден делать это изолированно от Запада, на основе мобилизации собственных ресурсов.

Неприспособленность НЭПадля нужд индустриализации страны выявилась довольно скоро. К концу нэповского периода безработица составляла 15 % всего числа рабочих и служащих. Важно, что динамика безработицы развивалась в сторону неуклонного ее увеличения на всем протяжении 1920-х годов. Застойная безработица, в свою очередь, порождала такие социальные пороки, как алкоголизм, воровство, проституция и т. д. А освобожденное от арендных платежей и выкупа земли село, тем не менее, снизило товарность и возможности экспорта хлеба – главного тогда у России источника средств для развития. В 1926 году при таком же, как в 1913, урожае, экспорт зерна был в 4,5 раз меньше (и это был самый высокий за годы НЭП показатель) (36).