Юрий Поляков - Босх в помощь! [О гормональных либералах и безродных патриотах]

Иногда на экране возникал и сам «хромой верблюд» – зловещий Зюганов, взятый в таком умело-издевательском ракурсе, что доминантами его явно не античного лица оказывались бородавки. Из речей и выступлений лидера коммунистов попадали в эфир лишь оговорки и неудачные обороты. Если сюда добавить природную особенность его голоса (что-то вроде гудка тонущего миноносца), картина близкого красного реванша вырисовывалась во всем отчетливом кошмаре. Полной противоположностью «папе Зю» выглядел свежереанимированный Ельцин, он подписывал направо-налево щедрые указы и, тряся благородными сединами, плясал с простым народом «комаринскую», размахивая беспалой рукой.

– На производстве пострадал… – вздыхал сердобольный русский человек.

Тоже не златоуст, «Большой Бен» нес на митингах вздор, но из вязких речей агонизирующего президента умные политтехнологи, вроде Павловского, вычленяли лучшее, чистили, монтировали. В итоге, эфирный двойник Ельцина отличался от оригинала примерно так же, как Илья Репин от Марка Шагала.

16 июня состоялся первый тур выборов. Ельцин набрал 35 процентов, Зюганов – 32, Лебедь – 14, Жириновский – 7, умный зануда Явлинский – всего 5. Разрыв между двумя лидерами оказался минимальным, что при мощном государственном ресурсе и доминировании «демокрадов» в СМИ выглядело как явная победа коммунистов. В лагере Ельцина запаниковали, стали искать выход. 18 июня генерал Лебедь, получив пост секретаря Совета Безопасности с особыми полномочиями, призвал свой электорат голосовать за ЕБН, как метко окрестила бухающего президента газета «Завтра», где я в ту пору активно печатался. Но это еще ничего не значило, многие сторонники Лебедя и Жириновского за Ельцина во втором туре, назначенном на 3 июля, голосовать не собирались. Коммунисты почуяли дыхание победы, а народ только ждал отмашки, чтобы снести до основанья еще не укоренившийся капитализм вместе с нерусской «семибанкирщиной». Как я уже сказал, все билеты на самолеты, вылетающие за рубеж после 3-го, были раскуплены.

Впрочем, генерал Лебедь, прототип моего адмирала Рыка из «Демгородка», недолго пользовался плодами компромисса. Замирив Чечню на невыгодных для Москвы условиях, он объявил: «А теперь я займусь казнокрадами, коррупционерами и олигархами!» Судя по тому, как вел себя генерал позже, став губернатором Красноярского края, он и в самом деле был готов заняться ворьем, поэтому в октябре 1996-го его обвинили в подготовке переворота и безжалостно сместили со всех постов. Чувство благодарности в живой политике вообще не встречается.

О моей первой встрече с генералом Лебедем написано в эссе «Как я построил «Демгородок»». Во второй раз наши пути пересеклись в 1998 году, когда «Реалисты» по поручению администрации поддерживали губернатора Красноярского края Валерия Зубова, на чье место как раз нацелился бывший секретарь Совбеза. Я сначала не хотел лететь в Красноярск, но у меня еще теплилась надежда на продолжение выпуска альманаха. Хозяин края Зубов произвел странное впечатление: маслянистые кудри, медоточивое пришепетывание и мечтательно-плутоватый взор. Первое ощущение не обмануло: он оказался одним из трех депутатов Думы, воздержавшихся в 2014 году при голосовании за возвращение Крыма.

«Реалисты» задание провалили: Лебедь убедительно одолел Зубова, несмотря на потраченные Москвой деньги и корыстную поддержку СМИ. Я наблюдал избирательную кампанию вблизи и отчетливо видел: народ на стороне Лебедя. Впрочем, «Реалисты» особо и не напрягались. На встречах с избирателями на вопрос, кому отдать голос, я отвечал с ухмылкой: «Голосуйте сердцем!» А наш конферансье на главном предвыборном митинге в оперном театре объявил, придумав на ходу, что-де он сидел с Валерой Зубовым за одной партой и вот теперь, столько лет спустя, наконец, нашел любимого одноклассника… Возможно, эта оригинальная идея пришла ему в голову после нескольких дней пьянства, которым мы разнообразили дурацкую поездку. Зубов от такого наглого самозванства чуть не заплакал, но вынужден был прилюдно обниматься с внезапно нашедшимся «однопартником».

Однако вернемся в 1996 год. После оглашения результатов первого тура мне позвонил Меньшов:

– Юра, я снимаю фильм о Зюганове. Его покажут накануне голосования 1 июля. Можете в кадре пообщаться с Геннадием Андреевичем и его семьей?

– Могу…

Ко мне режиссер обратился не случайно. С конца 1994 года я стал одним из ведущих образовательного канала «Российские университеты», делившего четвертую кнопку с НТВ. Вообще-то, мой роман с телевидением начался гораздо раньше, еще при Советской власти, о чем я как-нибудь расскажу. Так вот, в выходные дни «Университеты» превращались в «Семейный канал», и я, придумав рубрику «Семейный обед», приглашал в эфир лидеров оппозиции с чадами и домочадцами: Проханова, Бабурина… Начальство, должен признаться, не препятствовало, вся ответственность возлагалась на ведущего. Забегая вперед, скажу: после победы Ельцина контроль ужесточился, а «Народные университеты» закрыли, отдав всю четвертую кнопку верному НТВ.

Итак, я согласился на предложение Меньшова и вскоре оказался в гостях у Зюганова в доме из бежевого кирпича неподалеку от Белорусского вокзала. Теперь такие дома именую «элитными», а тогда называли – «цековскими». По советским понятиям, жилплощадь у вождя постсоветского пролетариата была роскошная, четырехкомнатная, улучшенной, как говорили, планировки. Символично, что чуть ли не на той же лестничной площадке жил до недавнего времени и Борис Ельцин, позже переехавший в элитный дом на Рублевке, куда переселились и его присные. Квартира Зюганова была обставлена в полном соответствии с дефицитными грезами не избалованного советского потребителя: импортная мебель, хорошая видеотехника и много-много книг, в основном, собрания сочинений – корешок к корешку. Никаких излишеств, вроде антиквариата, не припомню.

Под нацеленными камерами мы расселись за большим семейным столом, накрытым к чаепитию. Сам Геннадий Андреевич был в домашней рубахе, и его лицо, обычно зловеще искаженное продажными операторами, светилось милым русским добродушием. Под стать мужу оказалась супруга красного супостата Надежда Васильевна, немолодая, но милая, умная, тактичная женщина. Понравились мне дети вождя Андрей и Татьяна – красивые, сдержанные, воспитанные.

– Не обращайте на камеры внимания! Нас тут нет… – твердил, бегая вокруг стола, Меньшов. – Просто беседуйте, общайтесь!

Мы и беседовали – о жизни, о семье, об искусстве и, конечно, о политике, общались свободно, тепло, по-домашнему. Я увидел совершенно другого Зюганова, мудрого, убедительного, спокойного, заботливого и совсем не страшного. От него веяло не жаждой реванша и возмездия, а верой в справедливость. Меньшов потирал руки: