Александр Крон - Дом и корабль

- Милая девушка, - сказал он, улыбаясь, но очень серьезно, - почему вы на меня кричите?

Теперь удивилась Суворова.

- Я не на вас кричу, - сказала она сиплым шепотом. - Я вообще кричу. - И как бы в доказательство того, что она не может говорить тихо, опять закричала: - Что вам надо? Какие странные люди!..

- Я прошу доложить товарищу Северцеву, - сказал художник, по-видимому, вполне удовлетворенный полученным объяснением, - что его хотят видеть художник (он назвал себя) и лейтенант флота Туровцев. - Увидев сомнение на лице Суворовой, он поспешно добавил: - Тот самый лейтенант Туровцев. Сбивший вражеский самолет над территорией нашего района.

Это было неделикатно и совсем не в стиле художника, но, как видно, он знал, что делал. - Суворова смягчилась.

- Ладно, попробую, - просипела она и скрылась за похожей на шкаф дверь. Меньше чем через минуту она выкатилась обратно и, даже не взглянув на Митю, кинулась к телефону.

Оставалось одно - ждать. Какая-то добрая душа уступила Ивану Константиновичу стул. Митя стал рядом и, чтоб скоротать время, стал присматриваться и прислушиваться. Вскоре он понял, что население «предбанника» делится, на две категории: вызванные и пришедшие по своему почину: первые имели преимущество, практически почти неощутимое, ибо все время появлялись какие-то запыхавшиеся люди, которых Суворова вне всякой очереди и даже слегка подталкивая в спину препровождала к секретарю, Митя подсчитал, что за четверть часа в кабинет вошло одиннадцать человек, а вышел - вернее, выскочил как ошпаренный - только один. Всякий раз, когда Суворова отпирала своим ключом дверь кабинета, все сидевшие на стульях, стоявшие в очереди и курившие в дверях замолкали и оборачивались, и тогда на секунду становился слышен высокий, скандирующий слова голос секретаря. Появился взмыленный Юрочкин и, провожаемый восторженными проклятиями Суворовой, скрылся за дверью. По временам кто-нибудь из заждавшихся шумно вздыхал и произносил «ах, черт!» или даже «о господи!», но никто не ворчал и не жаловался, все понимали - решается вопрос первостепенной важности. Сидевший рядом с художником пожилой человек в форме речного флота шепотом объяснил суть дела: в районной хлебопекарне лопнули трубы и прекратилась подача воды, во многих булочных вместо хлеба пришлось выдать зерно, на ремонт потребуется несколько дней, а пока Анатолий Петрович (Северцев - догадался Митя) вместе с райкомом комсомола организует подачу воды по ручному конвейеру.

- Откуда же? - спросил Митя.

- А из проруби. Ведрами по цепочке.

Наконец дверь кабинета широко распахнулась, и оттуда, весело переругиваясь, вывалила целая толпа - десятка два парней и девушек. Последним вышел высокий и очень стройный человек в гимнастерке без петлиц и меховой безрукавке. Окинув «предбанник» быстрым и все еще смеющимся взглядом, он безошибочно угадал художника и направился к нему так стремительно, что тот не успел подняться ему навстречу.

- Здравствуйте, - звонко сказал секретарь, протягивая обе руки, - левую он положил художнику на плечо, чтоб помешать ему встать. - Так сказать, гора с горой не сходится… Теперь практическая сторона: если у вас что-то стряслось и дело безотлагательно срочное - я вас слушаю. Если же, будем надеяться, ничего не случилось и вы пришли просто так, поговорить по душам, то - прошу прощения - придется подождать, пока несколько разрядится обстановка.

- Тогда положение безвыходное, - сказал художник со своей серьезной улыбкой.

- Почему же?

- Потому что дело срочное, а говорить надо по душам.

Северцев посмотрел на художника, художник на Северцева, и Митя, очень беспокоившийся, как бы Иван Константинович по простоте душевной не ляпнул чего-нибудь не к месту, с удовольствием отметил, что художник и секретарь друг другу понравились.

- Попробуем все-таки поискать выход, - сказал секретарь и подмигнул.

После этого он принял еще троих. Круглые часы над дверью кабинета пробили двенадцать, они могли и не бить, желудок напоминал про обеденный час точнее хронометра. Десять минут первого Суворова юркнула в кабинет с подносом. Вернувшись, она медленно обвела глазами всех ожидавших приема, лицо ее приняло детски растерянное выражение, и Митя понял: забыла, зачем пришла. Встретившись взглядом с Митей, она хлопнула себя по лбу и скомандовала:

- Проходите!

В просторном кабинете секретаря не было ничего примечательного, кроме больших и очень чистых окон, смотревших на тихую улицу. Северцев усадил посетителей в глубокие кожаные кресла, стоявшие по обе стороны маленького, накрытого зеленым сукном столика, а сам присел на край письменного стола, и по непринужденности, с какой он это сделал, Митя понял, что секретарь часто сидит там. Несколько секунд секретарь и художник молча изучали друг друга, и Митя только теперь заметил, что у секретаря седая голова. Но седина его не старила, скорее молодила.

- Никогда не видел настоящего секретаря райкома, - сказал Иван Константинович, и Митя ужаснулся - что за начало для разговора.

- Никогда не видел настоящего художника, - сказал Северцев. - То есть приходилось, конечно, встречаться во всякого рода кулуарах, но это же, сами понимаете, не то.

- Не то, не то, - подтвердил художник. - Надо ходить в гости и разговаривать. Без регламента и без этих девиц, которые строчат… Попросту - чай пить.

- Золотые слова, - сказал секретарь, вставая. Он сдернул салфетку со стоявшего на зеленом сукне подноса, и Митя увидел три чисто вымытых тонкостенных стакана, блюдечко с тремя кусочками рафинада и блестящий мельхиоровый чайник. Художник смутился.

- Это выглядело как намек…

- Я как намек и понял, - весело сказал секретарь. - Насчет сахара не густо, но зато с лимоном.

Чай выпили молча, благоговейно.

- А теперь, - сказал секретарь, дожевывая лимонную корочку, - позвольте узнать, по какому поводу…

- Повод печальный, - твердо сказал художник. - Сегодня утром арестована женщина, которую я знаю тридцать лет…

- Минуточку, - перебил секретарь. Он соскользнул со стола и сел на свое обычное место, между несгораемым шкафом и телефонными аппаратами. - Минуточку. А почему, собственно, вы решили обратиться ко мне?

- Как это почему? - удивился художник.

- А вот так - почему? Райком не производит арестов.

«Всё», - подумал Митя.

- Насколько я понимаю, - сказал художник самым невозмутимым тоном, - райком также не выпекает хлеба.

Секретарь с хмурым удивлением воззрился на Ивана Константиновича. И вдруг захохотал.

- Ого! - сказал он, отсмеявшись. - С вами держи ухо востро… Ну хорошо. - Он вздохнул. - Так что же все-таки вы от меня хотите?

- Я хотел бы знать, в чем ее обвиняют, - сказал Иван Константинович. - Это наверняка недоразумение.