Александр Крон - Дом и корабль

- Скажи, пожалуйста, - спросил Митя, стараясь говорить небрежно, - что такое Горбунов?

- Вам как прикажете - в двух словах?

- Желательно.

- Виктор Иванович Горбунов не такая простая человеческая особь, чтоб уложить ее в два слова. В общем, если хочешь жить с ним в мире, запомни: он обожает вводные и ненавидит допуски.

- М-да, - сказал Митя. - Коротко, но туманно.

- Что такое вводная задача, тебе должно быть известно из курса тактики.

- Предположим. А какая разница между вводной и допуском?

- Такая же, как между фантазией и ложью. «Даю вводную» - это значит: представь себе то, чего нет. Делать допуск - это значит притворяться, что оно есть. Послушай-ка, - сказал он без всякой связи с предыдущим, - ты хотел бы быть всесильным?

- То есть?

- Как в сказке. По щучьему велению, по моему хотению… Скажем, захотел, чтоб Гитлер ни с того ни с сего раздулся и лопнул: напряг свою волю - я бенц, фюрера как не бывало. Хотел бы?

- Пожалуй, да.

- А я - нет.

- Нет? - удивился Митя. - Почему же?

- Рисковое дело, можно наломать дров. Доктор со мной - это редкий случай - согласен. Ты помнишь, у Уэллса в одном рассказе описан человек, у которого была такая способность? Короче говоря, с тем субъектом произошла следующая петрушка: он шел домой поздно, выпивши, и, чтоб жена не ругалась, решил остановить время. Остановил вращение Земли, но не учел инерции, и все, что было на поверхности, полетело вверх тормашками. Выводов два. Первый: нечистая сила требует точной программы действий. Второй: наряду с физическими закономерностями наверняка существуют социальные, их можно изучать и направлять, но вмешиваться в них по произволу - штука опасная. Так что вместо щучьего веления придется нам ударить по Гитлеру более испытанным средством - торпедой. Тебе повезло, - заявил он, как всегда не очень заботясь о переходах, - получаешь боевую часть в отличном состоянии. Боцман - такого поискать, но хитер и властолюбив, как турецкий паша, с ним держи ухо востро, не то сядет на шею. Савин - трудный экземпляр, но лучшего специалиста нет на бригаде. Фалеев - тот дело знает, но инициативы никакой, от инструкции ни шагу…

- Фалеев? Командир отделения рулевых?

Каюров не ответил. Митя свесился с койки, чтоб посмотреть, в чем дело, и увидел, что минер крепко спит.

Адмиральский час пролетел, как единый миг. Митя чуть не проспал, выручил Каюров, умевший, как истинный моряк, мгновенно засыпать и вовремя просыпаться.

Спускаясь по трапу в центральный пост, Туровцев решил, не откладывая в долгий ящик, познакомиться с Фалеевым. Разыскивать его не пришлось, он дежурил по лодке. Горбоносый блондин с отличной выправкой. На все вопросы штурмана он отвечал четко, не задумываясь, с застывшим лицом. После пятиминутного разговора Туровцев убедился, что Каюров прав.

Не в пример интереснее оказался штурманский электрик Савин, тот, что откровенно скучал на политинформации. Он тоже держался строго официально, но чуткий к оттенкам Митя скоро догадался, что это официальность совсем другого сорта, не солдатская, а скорее светская. «Волею судеб ты мой начальник, - говорил он всем своим видом, - я признаю твою власть, но отказываю тебе в превосходстве. Надеюсь, ты оценишь, что я ни на минуту не забываю о своем положении, и за это избавишь меня от начальственной фамильярности». В том, что Савин отлично разбирался в навигационных приборах, не было ничего удивительного, многие старшины знали свою узкую специальность не хуже. Удивительно было, что Савин знал об электричестве гораздо больше, чем Митя, и при этом не только не щеголял своими знаниями, но чрезвычайно неохотно их обнаруживал. Он держал себя настороже, а когда Митя пошутил - улыбнулся одними губами, только из вежливости. Несомненно, за сдержанностью Савина крылась какая-то тайна.

Третью загадку задал боцман. Этот рыжий богатырь, весь в татуировке, оказался обидчив, как девочка. Он явился на зов помощника, сияя приветливой улыбкой, очень красившей его грубое лицо, был весел и словоохотлив, но стоило Туровцеву в мягкой форме оспорить какое-то пустяковое распоряжение боцмана, как тот посерел, замкнулся и до конца разговора сохранял оскорбленную мину.

К ужину Туровцев успел осмотреть заведования и поговорить со специалистами не только в своей штурманской, но и в самой большой из боевых частей корабля - электромеханической. Командовал ею Ждановский, а душой был старшина группы мотористов Туляков. В других группах - электриков и трюмных машинистов - тоже были опытные старшины, но им было далеко до Тулякова, а личный авторитет Тулякова стоял даже выше боцманского. Без помощи Тулякова, знавшего все не только о своих дизелях, но обо всем хозяйстве боевой части, Туровцев провозился бы гораздо дольше. Оставались владения Каюрова, надо было поговорить с торпедистами (в надводном положении торпедист превращается в артиллериста, точно так же как рулевой в сигнальщика) и осмотреть оружие. На это оставался весь завтрашний день - более чем достаточно. Взобравшись на мостик и с наслаждением глотая влажный воздух, Митя впервые за многие недели ощутил, что доволен прожитым днем. Хорошо поработал и нисколько не устал. После ужина надо будет потратить полчаса, чтобы просмотреть и перебелить свои записи, еще час на чтение газет и ивлевских конспектов, и тогда день можно считать проведенным образцово. Если по такому образцу прожить завтрашний, послезавтрашний и так далее, то можно, не надрываясь, поспеть всюду, до тонкости изучить лодку - механизмы и людей, - вызубрить назубок все лоции и наставления, освежить в памяти формулы и таблицы, словом, стать безупречным вахтенным командиром, знающим, спокойным, авторитетным, любимым командой и товарищами, правой рукой Виктора Горбунова. Для этого достаточно одной зимы, а весной лодка выйдет в Балтику.

«Ночь. Только что всплыли. Лодка идет под дизелями двенадцатиузловым ходом. Горбунов передает вахту Туровцеву и спускается с мостика, он устал, и его познабливает. Туровцев поднимает воротник кожаного реглана (надо обязательно раздобыть реглан) и занимает свое излюбленное положение - прижимается левым боком к ограждению, правая нога на крышке люка. Крупные дождевые капли барабанят по мостику и растекаются по стеклянному козырьку. Туровцев придавливает огрубевшим большим пальцем тлеющий в трубке табак и глубоко затягивается. Медовый запах табака смешивается с запахом соленой влаги и выхлопных газов. Мягко шуршат винты, и лодка скользит, как тень, как призрак… Время от времени лейтенант Туровцев вскидывает к глазам висящий у него на груди сильный бинокль: сигнальщики смотрят зорко, но, как говорится, свой глаз - алмаз. В эн часов эн-эн минут впередсмотрящий докладывает - слева, курсовой двадцать, силуэт крейсера. Крейсер? (Глаза впиваются в окуляры, пальцы привычно ложатся на зубчатое колесико…) Ага! Так какой же это крейсер, пора, кажется, знать силуэты. Линкор типа „Адмирал граф Шпее“. Ср-р-рочное погружение!!»