Александр Крон - Дом и корабль

- Хочу.

- Готов ли ты подчиниться обычаям племени и почитать его тотем?

- Готов, - сказал Митя не очень уверенно. Он не помнил, что такое тотем.

- Знаком ли тебе язык гуронов?

- Незнаком.

- Язык гуронов немногословен. Ястребиный Коготь, скажи пришельцу первое слово.

- Первое слово, - сказал другой голос, тоже сильно измененный, - значит «еда» и произносится так: «эссентен».

- Повтори, - каркнул вождь.

- Эссентен, - покорно повторил Митя и почувствовал, что ему суют нечто в рот. Он было воспротивился, но быстро сдался, почуяв запах копченой колбасы.

- Гремучая Змея, скажи ему второе слово.

- Второе слово, - сказал Гремучая Змея, - означает табак и говорится «тайя».

Митя чуть не расхохотался: Гремучая Змея гакал, как на Полтавщине.

- Повтори, - сказал вождь.

Митя повторил и с удовольствием затянулся из поднесенной к его губам трубки.

- Сын Лосося, скажи ему третье слово.

- Третье слово, - сказал Сын Лосося глухим голосом, и Митя поразился, узнав механика, - означает волочиться за женщинами и произносится…

- «Тровандер», - быстро сказал Митя, вспомнив свой визит к Кондратьеву. На этот раз фыркнули невозмутимые гуроны.

- Забудь это слово, - сказал вождь. - Пока идет война, оно - табу. Теперь скала! - как будет по-гуронски «предательство».

- Не знаю.

- Так знай - на языке гуронов его не существует. Братья, согласны ли вы принять в наш союз пришельца, называвшегося доныне Спящая Красавица?

«Пронюхали, подлецы», - подумал Митя.

- Согласны ли вы возложить на него боевой убор племени и наречь его новым именем - Соколиный Глаз? Оу?

- Охе! - вполголоса прошипели гуроны, и Митя почувствовал, как ему нахлобучили что-то на голову.

- Да будут глаза твои зорки, а уста молчаливы, - сказал вождь. - Обдумай услышанное и не снимай повязки, пока снег не скроет следы наших мокасин.

Митя добросовестно ждал, пока не затихли торопливые шаги в коридоре, затем сдернул повязку. Лампочка над умывальником была включена, Митя бросился к зеркалу и не сразу узнал себя: на голове у него была новенькая черная пилотка, такие пилотки носили подводники в походе. Не будь этого вещественного доказательства, он готов был усомниться, что посвящение в гуроны происходило наяву. При всей дурашливости церемонии, он был взволнован и даже не сразу заметил Каюрова. Минер лежал на своем обычном месте, укрытый с головой одеялом, лицом к переборке. Митя почему-то не решился его окликнуть. Вместо этого он потушил лампочку у зеркала, включил настольную лампу и, загородив ее таким образом, чтоб свет не падал на спящего, честно трудился до полуночи. В двенадцать часов Каюров перевернулся на другой бок, выпростал голову и уставился на Митю шальными спросонья глазами.

- Оу? - сказал Митя и засмеялся.

- Oxe! - ответил Каюров, зевая. Он хотел подмигнуть, но у него не получилось. - Какого черта… Ложись, а то опять проспишь, и командир спустит с тебя шкуру…

На умывание и чистку зубов уже не было сил. Но усталость была блаженная.

И по характеру и по воспитанию Туровцев был чужд всяческой мистике. Даже классические флотские суеверия не имели над ним власти, он не задумываясь прикуривал третьим и не верил, что женщина на борту корабля приносит несчастье.

Не веря в предопределение, он был не прочь умаслить судьбу. Свои приметы он ни у кого не заимствовал, а изобрел сам, - тем убедительнее они ему казались. Иногда в затруднительных случаях он давал маленькие обеты и не простил бы себе нарушения именно потому, что давались они добровольно и без свидетелей. Семи лет от роду Митя зашиб камнем соседскую кошку и дал обет - если кошка не сдохнет, проскакать на одной ножке по главной улице села от ворот дома до моста через Яузу. Кошка не сдохла, и Митя поскакал. Скакать не хотелось, жгло солнце, улюлюкали мальчишки, в сандалии насыпались мелкие камешки. Но Митя доскакал до конца. И не потому, что страшился возмездия потусторонних сил. Исполнение обета было прежде всего делом чести, слукавить - значило потерять веру в себя.

Отлучка как будто прошла незамеченной, и, хотя на этот раз Митя не давал никаких обетов, он заснул с чувством благодарности судьбе. Судьба была к нему благосклонна, а Митя не любил оставаться в долгу. На следующее утро он проснулся до сигнала, полный энергии. В висевших над изголовьем наушниках под приторный аккомпанемент рояля женский голос властно отсчитывал: «И - раз, и - два…» Каюров был уже на ногах и, кряхтя от напряжения, растягивал за спиной пружинный снаряд. Снаряд назывался эспандер, почти «тровандер». Митя вспомнил вчерашнюю церемонию, засмеялся и спрыгнул с койки. Каюров скорчил приветственную гримасу и сунул ему в руки эспандер:

- Действуй. А я буду бриться.

Чай пили на лодке. На «двести второй» была настоящая корабельная кают-компания, не чета «Онеге». На плавбазе хлеб и масло выдавались порциями, сахарный песок - в бумажных фунтиках. Здесь хлеб, нарезанный и слегка подогретый, лежал в общей корзинке, масло - в масленке, сахар - в сахарнице. Выходило то же на то же - по кусочку масла величиною с ноготь и по три тоненьких ломтика хлеба, но Митя понимал, что никто не возьмет четыре. Горбунов был молчалив и хмурился. Вид у него был нездоровый.

- Да, чтоб не забыть, - сказал он отрывисто. - Слово имеет доктор. Прошу товарищей офицеров выслушать его со всем возможным вниманием.

Митю так поразило слово «офицеры», что он не заметил появления Границы с подносом, на котором стояли пять чайных стаканов, налитых до половины зеленовато-коричневой жидкостью.

Добродушное лицо доктора Гриши сразу приняло серьезное выражение.

- Полагаю, - сказал он, и Митя фыркнул, вспомнив гурона по имени Гремучая Змея, - что вам, как культурным людям, известно значение витаминов для человеческого организма. Предлагаю вашему вниманию водный настой вечнозеленых растений. Настой обладает высоким содержанием витамина це и низкими вкусовыми качествами.

Все засмеялись. Даже Ждановский улыбнулся. Каюров пригубил, и его перекосило.

- Н-да, - сказал он. - Серьезная химия!

Туровцев тоже попробовал. Пойло было мерзкое.

- А помогает?

- В литературе есть указания, - ответил доктор обиженно, - что многие племена североамериканских индейцев во время зимних голодовок успешно применяли хвойный настой в целях противоцинготной профилактики.

- Разъяснение авторитетное, - сказал Каюров. - Раз индейцы пьют, нам сам бог велел.

- Так вот, господа гуроны, - заключил Горбунов, сумрачно усмехаясь и подняв стакан как для здравицы, - чтоб не было недоразумений: употребление хвойного настоя, равно как и утренняя зарядка, строго обязательны для всех. Кстати: по долгу командира я снимал пробу с этого зелья и остался жив. Ваше здоровье!