Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Мумиям, сказали нам, нужна постоянная температура и покой: ведь внутри гробниц время и движение останавливали свой бег. Кроме того, зал стал усыпальницей людей царской крови, и шумный поток посетителей оскорблял бы их память. Наконец, не у всех выдерживают нервы: ведь мумия — не бесстрастный памятник истории, а человеческий труп, пусть необычный, но труп. Поэтому только часть мумий выставлена в Западной галерее, доступной публике. Остальные — здесь.

В этом музейном тихом зале нашли последнее убежище десятки всесильных властителей Египта. Здесь лежали мумии тех, кто, пошевелив пальцем, мог обречь на смерть сотни тысяч людей. Здесь было все, что осталось от наместников бога на земле, от строителей дворцов и храмов, от разрушителей городов и покорителей стран.

В застоявшемся воздухе непроветриваемого помещения пронумерованными музейными экспонатами хранились ссохшиеся тела «бессмертных», имена которых повторены в тысячах иероглифических надписей, во множестве книг и каждый день повторяются миллионами школьников и студентов на разных языках мира.

Я пожалел, что пришел сюда. Лучше бы фараоны остались в моей памяти каменными изваяниями на тронах, чем жалкими трупами почти черного, иногда коричневого, иногда желто-коричневого цвета. У некоторых белел черепной оскал зубов, у многих сохранились волосы. Изредка можно было угадать черты лица.

Позднее с помощью рентгена ученые исследовали мумии и обнаружили много интересного. Например, один фараон умер от инфаркта, который считается болезнью нашего века. Рамзес Второй перенес оспу. К удивлению ученых, оказалось, что древние египтяне были знакомы с лечением и даже протезированием зубов…

Научный сотрудник музея приоткрывает покрывала, коротко рассказывает о мумии, снова натягивает ткань, переходит к следующей. Он точен и бесстрастен. Он знает, что мы не специалисты, не египтологи, и ему, видимо, жаль тратить на нас лишнюю минуту.

— Фараон Секененра. Семнадцатая династия. Взгляните на голову: тяжелая рана, след боевого топора.

Фараон погиб в бою с азиатскими кочевниками-гиксосами, нашествием которых на Египет закончилось Среднее царство, а изгнанием началось Новое царство. Изгнал гиксосов Яхмос Первый. Вот он, в следующей витрине. На его мумии тоже след раны.

Я спрашиваю сотрудника музея, удалось ли, наконец, узнать секрет бальзамирования мумий? И как бы разочаровал его ответ тех царственных особ, которые придавали значение сохранению своего бренного тела!

Из описаний Геродота известно, сказал наш сопровождающий, что опытные египетские бальзамировщики извлекали у трупа внутренности, наполняли его различными благовониями, потом клали в самородную щелочную соль на семьдесят дней, затем обмывали и заворачивали тело в тонкий холст, смазанный клейкими смолами. Но главными бесплатными и поистине общедоступными бальзамировщиками были сухой климат и чистый воздух Египта. Археологи обнаружили трупы бедняков, тысячелетия назад попросту зарытые в песок пустыни, и некоторые из них сохранились лучше, чем тщательнейшим образом набальзамированные, обвернутые тканями и укрытые в саркофаги тела фараонов.

Я не могу сейчас вспомнить, мысленно представить себе мумии всех великих и не столь великих, увиденных в тот день. Особенно тягостное воспоминание оставили женские мумии. Нефертари, жена Яхмоса Первого. Коричневая мумия с провалившимся носом принадлежала женщине, божественную красоту которой воспевали современники. И я порадовался, что так и не найдена мумия Нефертити, что память о ней сохранилась лишь в чудесных скульптурах да в легенде о том, как много десятков лет назад со скал у города Солнца тайком спустились искатели сокровищ с найденным ими золотым гробом царицы…

Минуем несколько витрин, не открывая покрывал. Затем видим мумию, будто выточенную из черного дерева.

— Тутмос Третий.

— Неужели тот самый? — не удержался я.

Сотрудник музея посмотрел на меня с холодным недоумением. Так взглянул бы, наверное, наш гид на иностранца, воскликнувшего «Неужели тот самый?» при виде статуи Петра Первого.

— Тутмос Первый и Тутмос Второй тоже здесь, мы прошли мимо их мумий, но это именно Тутмос Третий, — подчеркнул наш провожатый.

Черная мумия принадлежала силачу и храбрецу, мастерски стрелявшему из боевого лука и на колеснице врезавшегося с мечом в гущу вражеских войск. Тутмос Третий, если можно так сказать, царствовал воюя. Он семнадцать раз водил войска в боевые походы. На юге воины фараона дошли до Четвертого нильского порога, завоевав большую часть страны непокорных эфиопов. Множество рабов пригнал Тутмос Третий в Египет и щедро раздавал их приближенным, а также жрецам храмов бога Амон-Ра. При этом могущественнейшем из египетских фараонов необычайно возвысились и украсились Фивы, а границы империи раздвинулись до Евфрата.

Мумия же этого человека неукротимой энергии, личности яркой, разносторонней, фараона-воина, в часы отдыха охотившегося на слонов, а иногда набрасывавшего рисунки для ваз, жалка. Да, жалка: как бы недоуменно поднятые брови, изуродованный нос, растянутый чуть не до ушей в нелепой усмешке рот…

А другой великий фараон, Рамзес Второй? Статуя сохранила нам облик высокого гордого красавца в полном расцвете сил. Мумия же этого фараона, царствовавшего целых шестьдесят семь лет и пережившего двенадцать сыновей, принадлежит дряхлому старцу. У него крючковатый птичий нос, тонкая шея и растрепанные редкие пучки рыжеватых волос над висками.

Вспоминают, как однажды в Каир приехали важные господа из Берлина. Они попросили разрешения сфотографировать и измерить уши мумии. Их интересовали только уши Рамзеса Второго, и ничего более. У приезжих были специальные измерительные приборы. Им важно было доказать, что у фараона «настоящие арийские уши». Господа действовали по заданию Гитлера и Геббельса. Расистам хотелось зачислить Рамзеса Второго в свои отдаленные арийские предки: великий фараон, с ним лестно породниться…

В зал Каирского музея, в свое последнее убежище, большинство «бессмертных» попало при необычных обстоятельствах. Мумии были найдены отнюдь не в пирамидах, и обнаружили их вовсе не египтологи.

Мы отправляемся к месту удивительной находки. Едем из Каира в Луксор.

Поезд бежит на юг. У станции навалены желтоватые горы стеблей сахарного тростника. Продают свежие финики и предлинные огурцы, похожие на кривые турецкие ятаганы. Вдоль дороги вышагивают верблюды, и шерсть у них не желтая, как на севере, а совсем светлая, почти белая.

Долина Нила все сужается. Здесь ее, стиснутую пустыней и голыми желтыми горами, можно видеть поперек всю сразу, от восточной границы до западной. В сущности, эта долина и есть Египет: пустыня, простирающаяся по обе ее стороны, почти необитаема.