Валентин Катасонов - В начале было Слово, а в конце будет цифра.

Во-первых, он констатирует, что в мире воцарилась религия денег, которая встала над всеми остальными, традиционными религиями [128] Об этой «религии денег» см.: Катасонов В. Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма. – М.: Кислород, 2015. . И эта новая религия имеет свой язык, ставший универсальным языком человечества: «Язык, к которому сегодня обычно прибегает общество, когда хочет поговорить о себе самом, – это язык денег. Деньги обеспечивают внутреннее единство нашего мира – функцию, ранее выполнявшуюся религией». И чуть ниже он добавляет: «Мы живем в эпоху новой религии денег и рынка, которая отменила все старые религии главным образом потому, что ее притязание на универсальность еще более радикально».

Во-вторых, этот язык денег нивелирует и приводит к общему денежному, т. е. обезличенному знаменателю то, что в традиционном (христианском) обществе было уникальным и бесценным: «Поскольку рынок назначает совершенно разным, Гётерогенным вещам одну и ту же цену, капитал отменяет все наши эстетические и идеологические порядки и иерархии. И в самом деле: что, к примеру, связывает между собой картину Леонардо, поставку нефти, рекламную кампанию в пользу политической партии и разрушение города в результате землетрясения? Казалось бы, ничего – но, с другой стороны, мы вполне можем предположить, что все эти столь разнообразные вещи имеют одну и ту же цену. Таким образом деньги оказываются недосягаемой границей любой художественной фантазии – намного более сюрреалистичной, чем любой сюрреализм, намного более абстрактной, чем любая абстракция».

В-третьих, язык денег начинает незаметно менять внутренний мир человека, заставляет его по-новому смотреть на привычные вещи (совсем не так, как на них смотрели наши предки): «Это странное, загадочное чувство – внутреннее ощущение скрытого присутствия денег во всех вещах – заставляет нас снова и снова непроизвольно спрашивать себя: как я ощущаю себя в присутствии предметов, оцениваемых в ту или иную сумму? Подобный вопрос мы задаем себе и другим, когда попадаем в чужой дом:

сколько, по-твоему, стоит этот дом? Этот вопрос отнюдь не имеет целью выяснить степень достатка домовладельца или цены на недвижимость в данном регионе. Скорее мы чувствуем себя в этом доме, говорим мы, как в доме, который стоит миллион (в сущности, безразлично, в какой валюте). И мы хотим знать, не обманывает ли нас это чувство».

В-четвертых, новая религия и новый язык уничтожают в человеке чувство прекрасного. Даже произведения искусства сегодня оцениваются не с точки зрения эстетики, глубины авторского замысла, техники исполнения, а с точки зрения меновой стоимости картины, скульптуры, иного произведения. Автор статьи, будучи искусствоведом, вынужден констатировать, что оценки искусствоведа не обладают таким авторитетом, как оценки коммерсанта, занимающегося конкретными сделками на рынке произведений искусств: «Один мой друг – художник – как-то сказал мне, что ни один художественный критик не может понять произведения искусства, ведь по-настоящему понять произведение, значит купить его – а отнюдь не написать о нем. Называние цены, которую ты готов заплатить из собственного кошелька за произведение искусства, – вот единственная герменевтика, адекватная искусству» [129] Упоминаемое в отрывке слово «герменевтика» (др. – греч. ἑρμηνευτική) означает «искусство толкования». .

В-пятых, язык денег уничтожает национальные государства: «Каждое государство является для этого интернационального рынка всего лишь регионом, соревнующимся с другими регионами за инвестиции. Следовательно, государству сегодня также назначена своя цена – что окончательно лишает современное государство его прежней универсализирующей и легитимирующей роли».

В-шестых, и это самое главное, язык денег уничтожает самого человека, созданного Богом по Его образу и подобию. Страшно подумать, но в условиях господства религии денег, как пишет Борис Гройс, «человек уподобляется деньгам. Деньгоподобие как идеал современного человека пришло на смену богоподобию. Человек всегда стремился приблизиться к высшему и всеобщему и обрести внутреннее – пусть символическое – единство с абсолютом. Этот абсолют, определяющий каждой вещи ее настоящее, „объективное“ место в мире – ее истинную цену – по ту сторону всех культурно обусловленных мнений, ценностей и позиций, выступает сегодня в виде интернационального рынка финансов».

Итак, религия денег и обслуживающий ее язык денег направлены на то, чтобы превратить человека в товар, у которого есть цена, но нет внутренней ценности. Причем сам человек должен страстно этого желать и стремиться максимально приблизиться к новому «абсолюту» – деньгам. Идеал современного человека, согласно меткому выражению Бориса Гройса, – « деньгоподобие ».

Он также пишет, что «язык денег становится самым главным ультимативным языком нашей культуры». Фактически он уничтожает ее остатки, ибо в ней содержатся еще элементы традиции и христианства, а этого религия денег терпеть не желает. Тут на ум приходят слова из евангельской притчи о сеятеле. Христос растолковывал Своим ученикам, что означает «посеянное в тернии»:

«Посеянное в тернии означает слышащих слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода » (Мк.4:18–19). Навязчивый язык денег заглушает Слово Божие. Впрочем, как бы ни старался дьявол разбрасывать свои плевелы в виде языка денег, до последних времен будет также семя, приносящее богатые плоды: «А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат» (Мк. 4:20).

Итак, европейская цивилизация с началом Реформации вошла в новую фазу (начался период истории, который принято называть Новым временем). Она стала терять признаки христианской, стала утрачивать связь с Богом, c Христом, Который является Богом Словом. Наш известный философ В. Н. Тростников так описал этот процесс: «Инстанция, от которой отпали европейцы, есть Второе Лицо Пресвятой Троицы – Слово. Это значит, что в ходе апостасии люди перестали управляться словом. Но ведь чем-то их жизнь всё равно должна была управляться, и вот тут-то и возникла альтернатива». Что же это за альтернатива? По мнению Виктора Николаевича, жизнь «могла перейти на управление словом с маленькой буквы – не божественным, а человеческим словом (приказами вождей, текстом учения), которое при потере мистической связи человека с Богом быстро становится лжесловом» [130] Тростников В. Н. Россия земная и небесная. Самое длинное десятилетие. – М.: Грифон, 2007, с. 163. .