Арлен Блюм - За кулисами Министерства правды

«Предложить Центральному Политотделу Госиздата РСФСР усилить контроль за работой местных управлений, а также разработать точные директивы для работников политотделов местных отделений ГИЗа и о принятых мерах сообщить в ЦК». Это же постановление пунктом 2 прихлопнуло и сам журнал, только что высказавший пожелания насчет «введения непа»: Издания «Вестник литературы» и «Летопись Дома литераторов» — закрыть.Предложить Политотделу ГИЗа указать своим местным отделениям на недопустимость разрешения выпуска журналов и прочих периодических изданий без санкции Центрального управления Политотдела» (I — ф. 31, оп. 3, д. 3, л. 6).

Ведущие агитработники панически боялись того, что новшества в экономической жизни могут повлечь за собой нежелательные последствия в идеологической сфере. Заведующий Агитпропом ЦК, будущий нарком просвещения (после отставки Луначарского в 1929 г.) А. С. Бубнов предостерегал от такой опасности в 1922 г. в — брошюре «Буржуазное реставраторство на втором году Нэпа» (Пг., 1922. С. 6), считая, что как можно скорее необходимо создать в обществе «весьма соответствующую нашим намерениям атмосферу, которая через тысячи каналов проникает дальше, в толщу населения». Помимо активных пропагандистских мер, с точки зрения ЦК, необходимо создать надежную преграду на пути распространения любых неортодоксальных мыслей и идей: не случайно именно в том же 1922 г. были закончены поиски оптимального решения проблемы и создан универсальный орган тотального подавления печати — совпадение, вряд ли нуждающееся в особых комментариях.

Книга наша была посвящена истории советской цензуры за первые 12 лет ее существования, и автор вполне отдает себе отчет в том, что «Министерство правды» далеко не исчерпывается собственно главлитовскими инстанциями, непосредственно ведавшими надзором за печатью и литературой. Главлит — только один из «департаментов», если продолжить эту аналогию, огромнейшего и очень разветвленного «министерства».

В него в двадцатые годы входили не только цензурноохранительные учреждения, но и органы ЧК/ГПУ/ОГПУ, направлявшиеся идеологическими и пропагандистскими отделами ЦК партии. (В свете найденных секретных документов, заметим мы в скобках, выглядят крайне недобросовестными и лукавыми попытки ряда деятелей бывшей КПСС выдать ее не за «государственную структуру», а за «общественную организацию» — вопрос, решавшийся на заседаниях Конституционного суда в 1992 г. Формально Главлит находился в ведении Народного комиссариата просвещения, но на деле все решалось в идеологических структурах ЦК). В «Министерство правды» с самого начала входили все «департамент ты», создававшие «позитивные ценности»; массовая пресса и иные средства информации, целая армия журналистов, литературных критиков, деятелей искусства, педагогов и т. д. Но «полипия мысли» — Главлит — занимал в этой системе принципиально важное место, без нега она не могла бы эффективно функционировать. Именно цензурным инстанциям поручено было отсекать все, что хоть в малейшей степени противоречило идеологическим установкам, создать надежные фильтры на пути распространения сколько-нибудь независимого слова в печати. Власти в тоталитарных обществах назойливо и последовательно стремятся привести своих подданных к единому знаменателю, сделать их в идеале неотличимыми друг от друга, привести к единомыслию. Он» всегда ощущают себя «оракулами над пожизненно несовершеннолетними соотечественниками» (С. С. Аверинцев).

Настойчивая и последовательная селекция культуры должна была способствовать «перековке сознания» и «созданию нового человека», — цель, о которой мечтает любой казарменный режим. Идеологическая власть, власть над умами — превыше любой другой: пока она есть, благоденствуют и другие виды власти. Прекрасна сказал об этом Борис Пастернак в поэме «Высокая болезнь», имея в виду Ленина:

Мы сами были непосредственными свидетелями того, как малейшее отступление от этого непреложного правила — разрешенная сверху и первоначально строга дозированная «гласность», провозглашенная в начале «перестройки», — неминуемо привела к полному, надеемся, краху коммунистического режима.

Созданный в 20-е годы механизм тотального цензурного контроля на протяжении семи десятилетий играл роковую и зловещую роль в исторической драме России XX века. Последствия его деятельности будут сказываться еще долгие годы. «Теоретически достоинство нации, уничтоженной политически, — писал Иосиф Бродский в предисловии к «Избранной прозе» Марины Цветаевой в 1979 г., — не может быть сильно уязвлено замалчиванием ее культурного наследия. Но Россия, в отличие от народов, счастливых существованием законодательной традиции, выборных институтов и т. п., в состоянии осознать себя только через литературу, и замедление литературного процесса посредством упразднения или приравнивания к несуществующим трудам даже второстепенного автора равносильно генетическому преступлению перед будущим нации». Сама же Марина Цветаева писала в 1919 г. в «Лебедином стане»:

Да, пророчество поэта оказалось верным: «спевка» в двадцатые годы была полностью закончена, осталось приступить к «обедне», что неминуемо и произошло в — тридцатые. Правы древние мудрецы, утверждавшие, что там, где начинают жечь книги, заканчивают тем, что жгут человека. Почва была подготовлена, страна вступала в эру единомыслия, а точнее — единобезмыслия, в эру, когда царит в худшем для режима случае полнейшее молчание, а в лучшем, что, увы, имело место, неподдельный радостный энтузиазм. Только при этих условиях возможны культурный геноцид и беспредельная власть террористического режима.

Один из «искренних» большевиков, Г. И. Мясников, попробовал было в связи с началом Нэпа выступить в защиту свободы слова и печати — именно за это он был исключен из РКП (б) «за антипартийную деятельность» (позднее он эмигрировал). В августе 1921 г. пришлось вступить в эту полемику, носившую, естественно, односторонний характер, самому В. И. Ленину. «Буржуазия (во всем мире), — писал он тогда, — еще сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (свобода печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит облегчать дело врагу, помогать классовому врагу. Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем… Вы хотели лечить коммунистическую партию и стали хвататься за лекарство, несущее верную смерть…» (Полн. собр. соч. Т. 44. С. 79–80).