Роман Арбитман - Субъективный словарь фантастики

Читая первые страницы романа «Гравилет “Цесаревич”», тоже поначалу воображаешь, что попал в утопию – ну разве что с поправкой на альтернативность. Начало романа – тонкая стилизация. Нет-нет да и вспоминаются забавные ныне романы-предвидения, которые писались в России в начале ХХ века и имели в виду наши дни. Дескать, общество будет все то же, но мостовые почище, городовые полюбезней, полуштоф водки подешевле. Опрятные извозчики рулят экипажами на мягких рессорах и с мощными бензиновыми двигателями. А в небе над Петербургом много аэропланов и монгольфьеров разнообразной конструкции.

Будущее, придуманное Рыбаковым, похоже на эти умилительные древние романы-прогнозы. Правда, наука шагнула за пределы фантазий об аэропланах и фаэтонах с двигателями внутреннего сгорания: «На стационарные гелиоцентрические орбиты в промежуток между орбитами Земли и Марса предполагалось обычными беспилотными устройствами с жидкостным приводом забросить две серии мощных гравитаторов, которые… обеспечивали бы перемещение корабля практически любого тоннажа с постоянным ускорением десять метров в секунду». Эта технологическая научно-фантастическая заумь (к счастью, в романе ее немного) вкупе с «Вашим высокопревосходительством», «любезнейшим», «целковым», «батенькой» выглядит слишком забавно, а все общество кажется попервоначалу этаким аксеновским Островом Крымом, распространившимся на всю территорию СССР. И стало быть, никакой угрозы извне миру Рыбакова (в отличие от хрупкой аксеновской гармонии на отдельно взятом острове) нет и не предвидится. Тишь, гладь, божья благодать…

Однако стоп. Всмотритесь. Перед нами вновь «нигдейя». Как и в случае с «Давними потерями», это – ненастоящая Земля, а настоящая никогда не вступит в царство такой гармонии. Вот она, истинная Земля: маленький шарик, выращенный под стеклянным колпаком в подвале одного из немногих оставшихся на благополучной Земле-2 безумных ученых. Малявки на шарике и не знают, что очень давно их планету-игрушку обработали особым химическим составом, провоцирующим всегдашний дух конфронтации во имя… Во имя чего происходят войны, революции и прочие «неслыханные перемены и невиданные мятежи», микроскопические политики и философы потом объяснят, придумают много красивых слов. Там, на искусственной Земле. Маленькой, как шарик «уйди-уйди».

Роман больно бьет по нашему самолюбию. Наблюдать уничтожение только что обретенной идиллии «России, которую мы потеряли», обидно. В те годы, когда роман был опубликован, наши историки и «патриотические» публицисты только-только отыскали утопию в прошлом, в эпохе «до 17-го года», которую бы только почистить, смазать хорошенько, и, родимая, сама пойдет вдоль по Питерской… И вдруг фантаст вновь доводит понравившуюся многим идею до абсурда. Мол, утопия возможна, только если состав атмосферы будет другой. Избавьте Землю от ненависти и страха – вот все и образуется. Пока же извините: не будет ни дружбы с братством, ни мирного вспомоществования, ни мудрого государя. Вдобавок ко всему даже счастливой Земле-2 угрожает опасность. Реальный мир, запаянный под стеклянным куполом, начинает неким образом влиять на утопическую реальность, корежа ее. Ибо мы не просто отравлены, но и способны своими эманациями отравить всех окружающих – даже сильный и красивый макромир вокруг. И вот уже тишайший обыватель из обслуги гравилета подкладывает бомбу в летательный аппарат, на котором путешествует Великий князь. Зачем? Сам понять не может. Безумный мир взаимодействует со здравомыслящим. И поскольку безумный мир (наш) реален, а здравомыслящий придуман, мечта дает слабину…

Роман Рыбакова – вещь печальная. Альтернативная утопия в итоге оказывается антиутопией (см.) и избавляет от иллюзий. Не будь таких произведений, мы могли бы себя уверить, что наша самая большая беда – невозможность прожить жизнь вторично. Увы, есть наказание и похуже, возражает писатель: прожить вторую жизнь так же бездарно, как и первую.

Англо-американо-французский фильм «28 Days Later…» (2002) поставлен английским режиссером Денни Бойлом. Если в «12 обезьянах» (1995) Терри Гиллиама воинствующие «зеленые» все же не были причастны к мировой катастрофе, то в фильме Бойла изначально виноваты именно экологисты: они таки выпустили из вольеров обезьян, причем зараженных опасным вирусом. Вирус мутировал, превратив людей в бессмысленных красноглазых зомби… Хотя понятие «живой труп» актуализовал еще в 1900 году Лев Толстой, сам термин «зомби» (покойник, продолжающий сохранять признаки жизни, но обладающий лишь хватательным инстинктом) вошел в обиход только в 30-е годы ХХ века, будучи заимствован из религии вуду.

В кино первые хищные зомби появились у Джорджа Ромеро в фильме «Ночь живых мертвецов» (1968), породившем целое направление в киноужасах – зомби-апокалипсис. Таким образом, «28 Days Later…» пополнила этот славный ряд, но расширила возможности жанра: в картине Бойла присутствуют также элементы фильма-катастрофы (см.), антиутопии (см.) и классической робинзонады. Лондонский курьер Джим (Киллиан Мерфи) после автокатастрофы впал в кому, а когда очнулся, обнаружил, что Лондон весь вымер. Лишь в темных закоулках ждут прихода ночи ненасытные голодные зомби.

Джим со своими новыми знакомыми – Селиной (Наоми Харрис), Фрэнком (Брендан Глисон) и его малолетней дочерью Ханной – отправляется в Манчестер, на окраине которого, по слухам, есть живые военные. Они действительно там, но у майора Генри Веста (Кристофер Экклстон) свои планы. Он уверен, что все погибнут, если не начнут жить первобытной жизнью. Главным героям эта идея (особенно ее практическое воплощение) не по душе. Начинается конфликт. Однако финал картины дает зрителям некоторую надежду на будущее. Англию не вернешь, но в других странах как будто цивилизация не исчезла…

Фильм произвел впечатление на зрителей (один только вид пустого Лондона стоит многого), породил одну из самых смешных пародий начала нулевых годов, «Зомби по имени Шон» (2004) Эдгара Райта, и при бюджете в 8 миллионов долларов собрал в десять раз больше. Неизбежность сиквела стала очевидной. В следующей картине «28 недель спустя» (28 Weeks Later) главную роль поручили Роберту Карлайлу, а в режиссерское кресло усадили испанца Хуана Карлоса Фреснадильо, славного своим философски-фантастическим фильмом «Интакто» (2002). Непонятное слово в этом заглавии, как ранее объяснял режиссер, означало «невредимый»: «Когда, пережив какую-нибудь катастрофу, человек выходит из нее без ран или шрамов». Собственно говоря, «28 недель спустя» – «интакто» навыворот: Дон Харрис, герой Карлайла, пережил катастрофу (на его жену набросились зомби, а он позорно бежал), и вся душа его в шрамах. В опустелом Лондоне, который после эпидемии «зомбизма» прилетели зачищать войска НАТО, Дон получил неплохую должность и обустраивает своих детей, вернувшихся из Испании. Но поскольку папа скупо рассказывает о гибели мамы и глаза у него подозрительно бегают, дети решают пробраться из зачищенной зоны в еще зараженную – в свой бывший дом. И там-то обнаруживают мамочку (Кэтрин Маккормак) без явных признаков зомбизма. Идиллии мешает одно обстоятельство (дальше спойлер): женщина инфицирована вирусом. У нее-то самой иммунитет, зато у всех, кто подхватит заразу, – нет. И в обеззараженном Лондоне вновь начинается эпидемия, и военные получают приказ стрелять во все, что движется…