Юлия Петрова - Игра престолов: прочтение смыслов

Справедливости ради, на этих «наших», то есть подчеркнуто «человеческих», непоследовательных, импульсивных и т. д. эмоциях построена драматургия «битвы бастардов», которую Джон Сноу как полководец, безусловно, проиграл. Но зато дал возможность аудитории увидеть происходящее собственными глазами: пережить ужас гибели брата, смертной угрозы, отчаяния, бессмысленности существования, тщеты любой земной власти — и заодно стратегического планирования («хочешь насмешить Господа Бога — расскажи Ему о своих планах»). Понятно, что для достоверности сопереживания герой должен же хотя бы на время переквалифицироваться из супермена в everyman-a (обывателя, массового зрителя)… Ну и для бурного романа с Дейнерис Таргариен тоже, в общем, необходим пусть и не всегда живой (и, само собой, отчетливо супермен), но представитель мужского пола, а не возвышенный небожитель. С другой стороны, Джон на то и сериальный Иешуа, чтобы оставаться до занудства положительным, последовательным и неизменным «зерцалом святости».

Если так разобраться, сериальный Джон Сноу последних сезонов — настоящий пленник своей харизмы. Как восклицает Мелисандра, «Станнис не был избранным, но кто-то же должен им быть!» (И заодно: «У нас больше нет законного короля Севера, но своими силами мы, пожалуй, до новых Болтонов доиграемся»; «У меня закончились приличные мужья и братья, здравствуй, Джон, давно не виделись»; «Нехорошие дяди делали мне больно, одного я задушила подушкой, остальных сожгла, а кстати, что ты там обещал про памперсы для новорожденных?») Можно, конечно, сказать, что эта Джонова новая избранность (и свалившаяся на ничего пока не подозревающего героя законная наследственная ответственность за судьбу Семи королевств) — не следствие его осознанного свободного выбора, как это было до смерти, но то самое пресловутое предназначение, которое Джон, добрая душа, безропотно (плюс-минус) принял. Потому как больше некому. И на безрыбье, в общем, не привередничают.

Но даже если и так, то, освоившись, немного охолынув и отмывшись от Мелисандриных благовоний и крови Болтонов, Амберов и Карстарков, Сноу «интуитивно» возвращается к уже обжитому им, привычному, любимому и, как ни странно, действенному архетипу Христа. Ну и пусть ни жизнь, ни смерть его ничему не учат — хоть в этом он точно похож на грешных нас.

Наиболее ёмко эта стратегия Джона передается словечком, им самим по отношению к собственной великолепной персоне употребляемым с завидной регулярностью: «fool» (дурак, дурень, простак, но также и шут (в шекспировском словаре), и, думается, наш родной русский «юродивый»). Их с Тормудном высадка в Суровом доме, где одичалые встретили своих спасителей более чем неласково, обоим кажется очевидным результатом этой самой глупости. Милость, проявленная к наследникам мятежных фамилий Севера, выступавших на стороне Болтонов, вызывает публичное возмущение Сансы и сомнение в Джоновых способностях управлять этим самым Севером. Его поездка и фактический плен на Драконьем камне в гостях у Дейнерис Таргариен — уже, так сказать, глупость родовая, «старковская» («Northern fool»). Вояж за ходячим упырем, вся красочная операция за Стеной с мертвым медведем, балетом на льду, ночевкой на открытом воздухе, спасением утопающих силами самих утопающих и прочей феерией компьютерных спецэффектов очень метко комментируется весельчаком Тормундом в стиле «за Стену умный не пойдет».

Надо ли сомневаться, что «отряд самоубийц» состоит из знакового числа? По комментариям сценаристов, их там «чёртова дюжина»: 12 (двенадцать) плюй Сноу: воскресший царь (король Севера) — и глава боевого крыла одичалых, кузнец-бастард, изгнанный преступник, пьяный жрец, командир партизанского отряда, беглый воин королевской гвардии, а также статисты для ровного счета. «В зубах цигарка, примят картуз, // На спину надо бубновый туз», как сказал один несчастный русский поэт про двенадцать апостолов русского революционного Апокалипсиса. Впрочем, Апокалипсис в принципе — время Христово. (А уж сколько раз своего заглавного Героя называют «fool» (глупцом) создатели, например, знаменитейшей рок-оперы «Jesus Christ Superstar» («Иисус Христос — Суперзвезда»), так даже Джон Сноу бы позавидовал.) Так что Джонова глупость — она того, вполне апокалиптична: в явно последние времена она претендует на спасение мира, всех живых — тех, «кто дышит». А уж такие мелочи, как происхождение, прегрешения, личная и государственная выгода, благоразумие, продуманность действий — это все, простите, от лукавого.

Апогеем сериального восхваления глупости становится сцена переговоров в Драконьей яме, когда упертая старковская честность Джона в вопросах верности данному слову приводит к срыву военного союза с Серсеей и вызывает вполне закономерное возмущение всей таргариеновской коалиции: от стратега Тириона до самой порядком влюбленной, но не потерявшей же остатки разума Дейнерис. Зато, с другой стороны, тому же Тириону едва ли не впервые за весь 7-й сезон предоставляется возможность блеснуть талантами парламентера и даже немного пожертвовать собой (ну не все же Джону этим заниматься, другим, как выясняется, тоже иногда охота попробовать.) А с третьей стороны, никого, вероятно, уже не удивит, что, отказываясь от требуемого Серсеей военного нейтралитета, король Севера использует формулу из Нагорной проповеди. По-английски и по-русски идентично: «Не можете служить двум господам» — «Я не могу служить двум госпожам королевам». Это, само собой, такое же случайное совпадение, как и прочие визуальные, числовые и словесные отсылки к евангельскому сюжету — где, собственно, Вестерос и где Христос? И тем не менее, случайность — это вариант еще не разоблаченной закономерности.

При всем том дурной(?) пример Сноу оказывается заразительным. Ну вот буквально только что Джейме Ланнистер с чувством обозвал его идиотом («dolt»), как следом со скандалом порывает (наконец-то!) с Серсеей ради данной Джону и КО клятвы. Про то, что Джейме — «глупейший из Ланнистеров», собственно, его родне известно было всегда, но чтобы так вот откровенно и, главное, по образу и подобию представителя злейших врагов — Старков… Есть, конечно, рабочая версия, что в идеале Джон Сноу, в соответствии с архетипом, пробуждает в людях все самое сокровенное (доброе или же злое — зависит от конкретного человека: видит же он в Дейнерис ее «доброе сердце» помимо прочих пышных форм), но звучит как-то неправдоподобно для «беспринципного» и аплодирующего идее войны всех против всех Вестероса. Если бы не отъезд Джейме из столицы в одежде простого странствующего рыцаря. Не иначе, за новой жизнью.

Другого «плохиша» Вестероса, Теона Грейджоя, пафосная речь Сноу восхищает настолько, что он аж стыдливо просит Джона списать слова. Еще заодно и о прощении просит, чтобы уж два раза не вставать. И как-то становится сразу понятным, что речь идет не о прощении юридическом (хотя и здесь помиловать Теона за бесчинства и разгром Винтерфелла может только глава верховной власти Севера), но о жесте символическом, о практическом милосердии, которое позволяет Теону хотя бы попробовать изменить свою судьбу и обрести настоящего себя (как, в общем, и Джейме). Ощущение, что либо вестеросцы массово поглупели (и стране гораздо сильнее нашествия зомби грозит эпидемия глупости и острой формы «сноуизма», передающегося воздушно-капельным и словесно-деятельным путем), либо дважды «народный избранник» Сноу все-таки отражает (ну, как умеет) глубоко спрятанную, но все-таки еще живую тоску по добру и правде, которой в преддверии Апокалипсиса, признаемся, самое-самое время.