Джон Кутзее - Толстой, Беккет, Флобер и другие. 23 очерка о мировой литературе

Перед глазами у Него три черные пластиковые трубки каждая метр в длину и девятнадцать миллиметров в диаметре. Под каждой трубкой – маленький деревянный ящик с открытым верхом и с дверкой, которая закрыта, но ее можно отворить.

Бросают орех (прежде чем продолжить, остановимся заметить это «бросают», к которому вроде бы не приставлено подлежащее, деятель – кто же это может быть?) в третью трубку (один-два-три: можно ли допустить по умолчанию понятие о счете, можно ли допустить по умолчанию право и лево?). Если созданье, существо, примат, Оно желает орех (вечно в этих историях причудливых обстоятельств, в которых просыпаешься, все сводится к чему-то съестному), Оно должно открыть правильный ящик, а правильный ящик определяется как ящик, содержащий орех.

Орех бросают в третью трубку. Оно выбирает, какой ящик открыть. Открывает третий ящик и – узрите – там орех. Оно жадно съедает орех (что еще с ним делать, да и кроме того – Оно жутко проголодалось).

И опять орех бросают в третью трубку. И вновь Оно открывает третий ящик. В ящике вновь содержится орех.

Орех бросают во вторую трубку. Не растеряло ли Оно бдительность, по привычке думая, что счастливый ящик, полный ящик – всегда третий? Нет: Оно открывает второй ящик, ящик прямо под второй трубкой. Там орех.

Орех бросают в первую трубку. Оно открывает первый ящик. Там орех.

Итак, первая трубка ведет к первому ящику, вторая трубка – ко второму, третья – к третьему. Пока все в порядке. Возможно, это нелепо сложный способ кормить создание, аппетит, субъекта, но так, похоже, все устроено в заданной вселенной, белой вселенной, где Оно себя обнаружило. Хочешь орех – обязано следить, в какую трубку его бросили, а затем открыть ящик под ней.

Но ах! – эта вселенная, как выясняется, не так уж проста. Вселенная не такова, какой кажется. На самом деле – и это ключевая часть, философский урок, – вселенная никогда не такова, какой кажется.

Вводится ширма: Оно все еще видит верхние концы трубок, нижние концы трубок, но не их середины. Происходит некоторая перетасовка. Перетасовка завершается, и все выглядит как раньше – ну или кажется таким, как раньше.

Орех бросают в третью трубку. Оно, созданье, открывает третий ящик. Ящик пуст.

Вновь бросают орех в третью трубку. И вновь Оно открывает третий ящик. Ящик вновь пуст.

Внутри Его, внутри Его ума, или сознания, или, может, даже Его мозга что-то приходит в движение, описание чего займет много страниц, много томов, нечто, возможно, связанное с голодом, или отчаянием, или скукой, или всем сразу, не говоря уже о дедуктивных и индуктивных способностях. Вместо этих страниц и томов давайте скажем лишь, что здесь пробел.

Оно, созданье, открывает второй ящик. В нем орех. Как он тут оказался – непонятно, но вот он: орех, настоящий орех. Оно ест орех. Так-то лучше.

Орех бросают в третью трубку. Оно открывает третий ящик. Он пуст. Оно открывает второй ящик. Там орех. Ага!

Орех бросают в третью трубку. Оно открывает второй ящик. Там орех. Оно ест орех.

Итак: вселенная не такая, какой была прежде. Вселенная изменилась. Не третья трубка и третий ящик, а третья трубка и второй ящик.

(Думаете, это не жизнь, как кто-то скажет? Думаете, это всего лишь мысленный эксперимент? Есть существа, для которых это не просто жизнь – это вся их жизнь. Это белое пространство – то, куда они родились. Оно то, куда родились их родители. То, куда родились их прародители. Это все, что им известно. Это ниша во вселенной, к которой они эволюционно подладились. В некоторых случаях это ниша, в которой их генетически модифицированно подладили. Это лабораторные животные , говорит этот кто-то, подразумевая животных, которые не знают другой жизни вне стен белой лаборатории, животных, не способных жить вне лаборатории, животных, для которых лаборатория, которая для нас, может, и смотрится белым адом, – единственный известный им мир. Конец отступления. Продолжай.)

И вновь эпизод неких перетасовок за ширмой, на которые Ему поглядеть не дают.

Орех бросают в третью трубку. Оно, созданье, открывает второй ящик. Он пуст. Открывает третий ящик. Он пуст. Открывает первый ящик. В нем орех. Оно ест орех.

Итак: теперь не третья и третий, не третья и второй, а третья и первый.

Вновь перетасовка.

Орех бросают в третью трубку. Созданье открывает первый ящик. Он пуст.

Итак: после каждой перетасовки все меняется. Это, похоже, правило. Третья и третий, перетасовка, третья и второй, перетасовка, третья и первый, перетасовка, третья – и что?

Оно, созданье, изо всех сил силится понять, как устроена вселенная, вселенная орехов, и как наложить на них руки (лапы). Вот что происходит прямо у нас на глазах.

Но действительно ли происходит это?

Нечто открывается и затем почти тут же закрывается. В этот миг происходит озарение. Оно пытается быть понятым (языковая речь трещит от напряжения), как вселенная работает, каковы законы.

Некто бросает орехи в трубки и делает это не праздно (не как скучающий бог), а с некой целью на уме: понять, как устроен мой ум, а точнее, понять пределы моего ума. Могу я увязать один с одним, два с двумя, три с тремя? Если да, могу я увязать три с двумя, два с одним, один с тремя? Если могу, как долго мне учиться увязывать три с двумя, два с двумя, одно с двумя? И сколько потребуется, прежде чем до меня дойдет, как увязать каждый эпизод незримой перетасовки трубок с революцией в законах, по которым эта вселенная устроена?

Это не бессмысленная вселенная – то есть не вселенная без правил. Но понимание правил этой вселенной в конечном счете ничего не стоит. Вселенная заинтересована не в том, что ты можешь понять, а в том, когда ты понимать перестаешь. Три с тремя, два с двумя и один с двумя, например: сможешь ли ты понять это ?

Назовем его Богом или Годо, Божком. Сколько этот Бог, с его орехам, трубками и ящиками, может понять обо мне и что останется – если останется – из того, что он познать не может? Ответ на первый вопрос может быть непознаваем, хотя он вроде бы зависит от того, насколько неутомим интерес Бога ко мне, в том, есть ли ему себя занять чем получше. Ответ на второй вопрос отчетливее: он никогда не постигнет, каково это – быть мной.

Бог думает, что я все время жду его появления с прибором для испытания моих пределов. В некотором смысле он прав: я в клетке, где, насколько мне известно, я и родился. Я не могу уйти отсюда, ничего мне не остается, только ждать. Но я не всерьез жду Бога. Скорее, я коротаю время, пока его жду. Бог не понимает вот чего: этого «не всерьез», с которым я его жду, этого «не всерьез», что вроде бы выглядит всего лишь как наречие, вроде «терпеливо» или «праздно» – я терпеливо жду Бога, я праздно жду Бога, – не как значимый член предложения, не как подлежащее или определение, просто что-то походя приделанное к фразе, как пух.