Виктор Черкашин - В поисках агента. Записки офицера КГБ

Как только об этом стало известно, советский посол в Ливане Сарвар Азимов потребовал, чтобы его срочно допустили к раненому Хомякову. Я сопровождал посла. В госпитале нас информировали, что жизненно важные органы Хомякова не задеты и его состояние стабильное. Нам разрешили его увидеть. Войдя в операционную, мы увидели Хомякова, лежащего обнаженным на столе для обследования. Он нам слабо улыбнулся. Пять пуль прострелили спину и плечо. К нашему удивлению, на его теле не было бинтов. Нам объяснили, что сейчас врачи пытаются удалить одну из пуль из его плеча. Через два дня посольство получило разрешение забрать советского дипломата. Он был отправлен самолетом в Москву, где его еще раз прооперировали.

Резидентуре не удалось получить точной и полной картины этого инцидента, хотя несколько позже от связей нашего агента «Патриота» во Втором бюро стало известно, что американцы знали и одобрили эту операцию ливанской армии. Происшествие осложнило отношения между Москвой и Бейрутом. Хотя дело не дошло до серьезных демаршей, вроде закрытия советского посольства и эвакуации его сотрудников, Министерство иностранных дел СССР направило ноту протеста ливанской стороне. Произошедший инцидент нарушил существовавшую со времен окончания Второй мировой войны негласную договоренность между разведслужбами, что их сотрудники не будут подвергаться физическому насилию. Эта договоренность защищала разведчиков от опасности стать жертвами репрессий в нарастающей практике противоборствующих сторон платить «оком за око». Правда, она была нарушена еще один раз, в 1975 году, когда ЦРУ ошибочно подозревало «руку КГБ» в убийстве своего резидента в Греции Ричарда Уэллса. Впоследствии появились доказательства причастности к этому греческой террористической организации «17 ноября». Однако озабоченность Москвы такого рода обвинениями со стороны американцев привела к беспрецедентным переговорам между двумя разведслужбами, чтобы выяснить и уладить возникшее недоразумение. Руководство КГБ, с тем чтобы успокоить оперативный состав относительно возросшей опасности работы за рубежом, пошло на необычный шаг, проинформировав свои резидентуры о достигнутой с американцами договоренности.

Ситуация на Ближнем Востоке продолжала ухудшаться, когда подошел срок окончания моей командировки в Ливане. В то время как Москва, по известной присказке, хотела сделать все как можно лучше, ни СССР, ни США не могли предсказать и почувствовать грозящие им последствия от использования обеими сторонами второразрядных и запасных игроков в глобальном противостоянии холодной войны.

Кризис и тупик, в котором очутился регион, в значительной степени были следствием неспособности двух сторон в их глобальной борьбе за сферы влияния учитывать требования и стремления местных группировок.

После моего возвращения в 1970 году домой я был повышен в должности — результат положительной оценки моей работы в Бейруте. В мои служебные обязанности как начальника направления в управлении «К» входило руководство контрразведывательной работой резидентур на Ближнем Востоке. Регион становился одной из горячих точек мира. Особую озабоченность вызывали ухудшение политической обстановки в Ливане и противостояние враждующих сил на границах Израиля, Иордании, Сирии и Египта. Все это требовало тщательного отслеживания ситуации и постоянных командировок в эти страны.

Новая должность также означала, что я и моя семья можем позволить себе такую для Москвы роскошь, как улучшение жилищных условий, переехать из нашей небольшой двухкомнатной квартиры в печально знаменитой хрущевской пятиэтажке, в которой мы вместе с тещей жили в течение десяти лет между моими зарубежными командировками. Через год после возвращения из Бейрута начальник управления «К» Григорий Григоренко опять направил меня за рубеж. На этот раз я выезжал в Индию в качестве руководителя линии «КР».

В местной советской школе дети обучались только шесть лет. Мой сын Алеша, который как раз перешел в седьмой класс, должен был остаться в Москве. Мои семейные проблемы не изменили решение Григоренко. Такую же позицию занял и Яков Медяник, наш резидент в Индии, попросивший Григоренко направить меня в резидентуру в Нью-Дели. Как я ни возражал и ни противился тому, чтобы оставлять сына в Москве, я вынужден был подавить мои эмоции и подчиниться приказу. Для Елены это был удар, и она целыми днями плакала.

Индия нас одновременно поразила и удивила. Столица страны Дели, с ее скопищем машин и велосипедов, проталкивающихся сквозь толпы пешеходов, идущих во всех направлениях, напоминала колонию муравьев. Собаки и коровы бродили по всему городу. Я был поражен особой энергией этого города и древней культурой страны. Нельзя было не восхищаться красотами висячих садов Агры, великолепием Тадж-Махала, этого памятника неувядающей любви, или молчаливым величием заброшенного города Фатехпур Сикри, построенного императором Акбаром из песчаника.

Хотя советская разведка располагала в Индии сетью своих контактов и связей, дружественные отношения и экономические связи между Москвой и Дели не позволяли нам агрессивно вести в стране вербовочную работу. Акцентируя недавно приобретенный статус независимого государства, индийцы частенько выдворяли из страны как советских дипломатов, так и сотрудников разведки. Когда автомашина одного работника линии «КР» рези-дентуры в движении случайно задела припаркованный лимузин премьер-министра Индии Индиры Ганди, его немедленно отправили домой. Тем не менее, хотя индийские власти время от времени делали публичные заявления о шпионаже русских, периодические высылки из страны не приводили к серьезным осложнениям отношений между странами.

Комплекс зданий советского посольства расположен на одной из основных магистралей города, частично заслоняя собой море убогих хибарок местного населения. Наш резидент «трудоголик» Яков Медяник был до этого одним из заместителей начальника ПГУ, а после возвращения из Индии стал советником Крючкова. Как когда-то Рем Красильников, требовательный, но справедливый, Медяник оказался отличным наставником.

Заместителем резидента, курирующим политическую разведку (линия «ПР»), был Леонид Шебаршин. Я не сразу нашел общий язык с несколько сдержанным и суховатым Шебаршиным, у которого были хорошие отношения с Медяником. До того как прийти в разведку, он после окончания МГИМО некоторое время работал в МИД. Немногословный и собранный, он производил впечатление человека, знающего, чего он хочет. Позже, когда я узнал его ближе, я понял, что в действительности это поведение четкого и целеустремленного человека, не склонного тратить время на пустые любезности. Часто казалось, что он не мог или не хотел позволить себе отвлечься и отдохнуть. Шебаршин вскоре стал моим близким другом. Через некоторое время он заменил Медя-ника в качестве резидента, а потом продолжал успешно продвигаться по службе, в итоге став начальником Первого главного управления КГБ. Гораздо позднее его трезвый и здравый ум позволил сохранить разведку в тревожные дни августа 1991 года — заговора ГКЧП против Михаила Горбачева.