Виктор Черкашин - В поисках агента. Записки офицера КГБ

И все же меня не покидало ощущение, что это не было моим последним контактом с ФБР. Через год я снова был в Соединенных Штатах, на этот раз как участник международного симпозиума, посвященного методам борьбы с организованной преступностью. Симпозиум проходил в местечке Virginia Beach на побережье Атлантического океана. Василенко и я опять прилетели в Вашингтон, где нас встретил Платт и на два дня разместил у себя дома, пока не началось это мероприятие.

Я согласился на этот раз снова поехать в США главным образом потому, что хотел увидеть свою дочь Алену. Она проходила двухгодичную стажировку в Университете в Монтеррейе, штат Калифорния, в рамках программы студенческих обменов между Университетом и МГИМО, который она только что окончила. Не было сомнений, что тут не обошлось без вмешательства и согласия на это со стороны ФБР, поскольку речь шла о дочери офицера КГБ, с которым работал Олдрич Эймс. Хотя я был рад ее возможности совершенствовать английский язык и поближе ознакомиться с культурой другой страны, я не мог не волноваться, что Бюро не упустит своего шанса попытаться подойти к ней с провокационными целями.

На обеде по случаю закрытия симпозиума я почувствовал острую боль в правой стороне груди. Я извинился, встал из-за стола и вернулся, в свой номер. Утром боль стала невыносимой. Платт отвез меня для осмотра в ближайший госпиталь, где я с удивлением отметил, что мне был сначала сделан какой-то укол перед тем, как меня осмотрел врач. Вернувшись в отель, я весь день и следующую ночь спал, а утром с большим трудом проснулся. И только тогда, когда я ощутил неприятный привкус во рту, до меня постепенно стало доходить, что же случилось. Такое ощущение появляется, когда человек подвергается воздействию психотропных препаратов, известных под названием «наркотики правды». В течение своей профессиональной карьеры разведчика я несколько раз прибегал к подобным средствам и поэтому знал о симптомах, сопровождающих их применение. Люди, которым давали такие наркотики, быстро приходили в состояние транса. Они оставались в сознании и реагировали на все вопросы, хотя разговаривали, как будто находясь во сне. Будучи выведенными из такого состояния, они как бы резко приходили в себя, думая, что просто случайно на мгновение заснули. Как правило, признаки, что человек подвергался такому воздействию, внешне не были очевидны: обычная головная боль, чувство усталости и подавленности — и этот характерный привкус во рту.

Я мысленно прокрутил в голове события минувшего дня. Могли ли мне дать во время банкета какое-нибудь лекарство, вызвавшее у меня боль и заставившее меня обратиться за медицинской помощью только для того, чтобы я сам приехал в госпиталь, а уж там мне ввели наркотики? Я знал, что так делали и в КГБ, и в ФБР. Почему я так долго спал, что совсем не похоже на меня? И спал ли я вообще? Платт категорически отвергал все мои обвинения, настаивая, что это обычная реакция на камни в почках. Да, иногда меня беспокоили почки, но на этот раз настораживали дополнительные необъяснимые обстоятельства. Я решил быть осторожным. Стал покупать воду в бутылках, отказываясь пить что-либо в отеле.

На другой день после неожиданного визита в госпиталь я взял какую-то книгу, вышел на пляж и сел в свободное кресло, чтобы почитать на свежем морском воздухе. С океана дул теплый ветер. Приятная истома разлилась по телу, и я закрыл глаза. В полудреме я не заметил молодого черноволосого человека, идущего ко мне со стороны отеля. Улыбаясь, он подошел к моему креслу.

— Виктор Черкашин?

— Да?

— Меня зовут Майкл Рошфорд, — спокойно проговорил он. — Я видел Вас на конференции. Русские участники хорошо выступали.

Я, правда, так не думал, но кивнул головой, не вдаваясь в полемику. Мы немного поговорили о конференции, а затем американец изменил тему и тон беседы.

— Я должен сказать Вам, что я являюсь сотрудником Федерального бюро расследований США.

Я молчал. Он продолжил:

— Я обслуживаю русское посольство и знаю много людей, которые там в последние годы работали. Я хотел бы поговорить с Вами о том времени, когда Вы находились в Вашингтоне.

Я попытался внешне ничем не выдать своей реакции. Эймс арестован, его дело закрыто. Мне не нужно ничего добавлять к тому, что было опубликовано в американской прессе. Я был уверен, что не могу рассказать Рошфорду что-либо новое, как мне и было заявлено в СВР перед моей первой поездкой в США. Я не думал, что ФБР может заинтересовать рассказ о моей повседневной работе в тот период, о чем американцы и так были хорошо осведомлены «благодаря» Мартынову.

— Не думаю, что от меня будет какая-то польза. Я уже семь лет как в отставке. Если Вы хотите поговорить об Олдриче Эймсе, то я могу повторить лишь то, что узнал о нем из американских газет.

Рошфорд, несомненно, прочитал мое досье в ФБР. Позже я узнал, что он вместе с Эймсом участвовал в допросах Юрченко в 1985 году.

— Мы сейчас разыскиваем человека, который передавал русским более ценную информацию, чем Олдрич Эймс, — сказал он. — Мы знаем, что Вы были вовлечены и в другое дело.

Американец перечислил фамилии сотрудников ПГУ, которых он считал вовлеченными в работу с «Источником». У меня мелькнула мысль, что ФБР могло получить эти сведения только от российского агента, имеющего высокий служебный уровень. С другой стороны, многие упомянутые Рошфордом фамилии стали известны широкой общественности после разоблачения Эймса, поэтому нельзя было точно сказать, что он в действительности знал и что сейчас импровизировал.

— Нам известно, что этот агент информировал советскую разведку о Валерии Мартынове, Сергее Моторине и Борисе Южине, — продолжал Рошфорд. — Он также передал вам важные сведения о наших спутниковых системах. ФБР нужна ваша помощь в получении дополнительной информации об этом агенте, — продолжал Рошфорд. — Мы знаем, что по своей инициативе он в 80-х предложил свои услуги советской разведке, оставив письмо в одном из советских загранучреждений в Вашингтоне либо отправив его по почте.

— Послушайте, — медленно проговорил я, — мы получали много разной корреспонденции от разных людей. Если Вы просите меня помочь в чем-то, что произошло пятнадцать лет назад, я сомневаюсь, что от меня может быть какая-то польза. Мне трудно что-то вспомнить спустя столько времени.

Рошфорд был настойчив, но вежлив, даже скрытно мне угрожая. Он несомненно знал свое дело.

— Виктор Иванович, — сказал он. — Мы собрали достаточно доказательств. Я заверяю Вас, в течение ближайших двух месяцев мы арестуем этого человека. Единственно, что мы хотим от Вас, — это прояснить некоторые второстепенные детали.

Чем больше сотрудник ФБР настаивал, тем больше я убеждался, что у него нет каких-либо серьезных фактов и он импровизирует. Он слишком старался показать мне, что ФБР уже известно почти все о действиях этого пока невыявленного агента. Если бы Бюро на самом деле располагало подобными сведениями, вряд ли ему было бы разрешено об этом говорить со мной.