Вадим Гребенников - Перлюстрация. Перехват информации

История службы перлюстрации императорской России закончилась в дни Второй российской революции, в конце февраля 1917 года, когда прошли последние операции по выемке и прочтению писем. Первое время после свержения режима цензоры по привычке еще приходили на службу, но указаний от нового правительства не было.

В Киеве по распоряжению старшего цензора К.Ф. Зиверта архив отдела цензуры, имевший отношение к перлюстрации, был уничтожен на основании соответствующего указания, полученного еще в 1905 году. О перлюстрации широко писала местная и центральная печать. Уже в марте в провинции новая революционная власть начала допросы чинов перлюстрации.

Первый раз следователь Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством, П.Г. Соловьев допросил М.Г. Мардарьева 19–20 июня 1917 года. Приказом по Министерству почт и телеграфов от 10 июля того же года цензура иностранных газет и журналов упразднялась, а 38 ее служащих с 16 марта были оставлены «за штатом».

Новый всплеск общественного интереса к теме перлюстрации последовал после свержения монархии в феврале 1917 года. Центральные и местные газеты писали о ЧК, рассказывали о деталях их устройства, приводили списки лиц, чья корреспонденция регулярно вскрывалась. Журнал «Былое» напечатал воспоминания бывшего начальника Киевского ГЖУ генерал-майора В.Д. Новицкого и бывшего цензора В.И. Кривоша.

25 октября 1917 года в результате очередного политического кризиса власть взяли большевики Российской социал-демократической рабочей партии (в дальнейшем — Коммунистическая партия). В первый момент они вообще не задумывались о проблемах политического контроля и сыска.

Выражением быстро изменявшегося подхода в условиях начинавшейся Гражданской войны стало создание 7 декабря 1917 года Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (далее — ВЧК). Но еще несколько месяцев новая власть не уделяла серьезного внимания перлюстрации. Наоборот, 4 апреля 1918 года был принят декрет Совнаркома «О тайне почтовой переписки».

С лета 1918 года перлюстрация вошла в арсенал политического контроля с их стороны. Естественно, что новые руководители политического розыска обратились к опыту царской службы. В первой половине 1919 года для ВЧК В.Н. Зверевым, бывшим сотрудником Московского охранного отделения, был составлен секретный обзор «Перлюстрация корреспонденции при царизме и телефонные перехваты».

Перлюстрационная деятельность Российской империи практически без изменений перешла в качестве формы политического контроля в политический сыск Советской России. В декабре 1918 года в Московском военно-почтово-телеграфном контрольном бюро из 119 работников 47,9 % начинали службу в перлюстрации до ноября 1917 г., в том числе в отделе учета 100 %. Иностранными языками владело 91,6 % сотрудников. Более 20 сотрудников владели каждый от 4 до 7 языков.

Тем самым, профессионалы перлюстрации перешли в новое ведомство, что лишь подчеркивает значимость политического контроля для государства, готовность ради получения адекватной объективной информации поступиться в определенной мере идеологическими постулатами.

Таким образом, отрицание и возмущение перлюстрацией, господствовавшее в обществе, в том числе и в партии большевиков до 1917 года, в 1918 года повернулось на 180 градусов. Ее признание во многом обуславливалось тем, что перлюстрация регулярно имела в своем распоряжении значительное количество довольно беспристрастных данных, получаемых из просматриваемой корреспонденции. Позволяя представлять общее мнение по самым разнообразным вопросам, перлюстрация оказалась действенным каналом политического контроля.

По мере усиления роли ВЧК в политической жизни страны и передаче ей всех функций тайной полиции встал вопрос об отнесении к ней органов, занимавшихся перлюстрацией. Приказом РВСР от 10 августа 1920 года функции почтово-телеграфного контроля были переданы Особому отделу ВЧК. 9 августа 1921 года, согласно совместному приказу РВСР и ВЧК, Управление военной цензуры Штаба РККА стало подотделом военной цензуры Информационного отдела ВЧК.

В процессе перлюстрации письма распределялись по группам: красноармейские, официальные, международные и частные. Затем корреспонденции передавали на «секретный стол», где ее просматривали по адресам. Письма на имя лиц, значившихся в секретных списках ВЧК, поступали к начальнику «стола».

В эти списки включались фамилии лиц, деятельность которых контролировалась органами государственной безопасности оперативным путем. По отобранным таким образом письмам составлялся список с указанием номеров писем (без указания адресов и фамилий).

Это была своего рода защита от расшифровки фигуранта, которым занималась ВЧК. Эти письма, как и остальную корреспонденцию, возвращали на стол № 1. «Международную корреспонденцию на неизвестных языках» в тот же день отправляли в Московское отделение. Все письма адресатов, значившихся в поименных списках, начальник «секретного стола» тотчас пересылал «нераспечатанными в то учреждение, по спискам которого они задержаны».

Стол № 1 передавал письма под расписку цензорам-руководителям (стол № 3), те — цензорам (стол № 4), оставив себе не менее 50 %. В обязанности цензоров-руководителей входил контроль за работой подчиненных, а также проверка меморандумов и составление по ним ежедневной сводки. Письма с меморандумами передавались на «осведомительный стол» (№ 7), а оттуда — «в соответствующие учреждения».

«Осведомительный стол» составлял общую сводку по данным цензоров-руководителей. Был еще и стол № 5, который производил контроль за работой. Дальнейшим пунктом движения был стол № 6 (заклейщики), где «приводят конверты в первоначальный, по возможности, вид тщательно их заклеивают и передают корреспонденции) обратно на стол № 1», который сдает ее в почтово-телеграфную контору под расписку.

Анализ перлюстрированной корреспонденции в первые годы советской власти показывает, что большинство населения страны не допускало даже мысли, что государство таким образом заглядывает в частную жизнь своих граждан. Вместе с тем органы государственной безопасности получали возможность увидеть срез реальной, а не отретушированной на собраниях и митингах, жизни граждан.

С первых дней советской власти превалировал не принцип социалистической законности, о котором на каждом углу немного позднее говорили большевики, а принцип государственной целесообразности. То, что выгодно было государству и партии большевиков, возводилось в ранг государственной политики, осуществляемой специфическими, совершенно секретными способами.