Николай Соколов - Расследование убийства Российской Императорской семьи

С самого начала арест царя предопределил его смерть, поскольку его лишили таким образом всякой возможности покинуть Россию. Правда, Царь не желал ехать за границу. Когда Яковлев увозил его из Тобольска, с ним пришла проститься госпожа Битнер; в своих показаниях она говорит: «Он был удручен и рассеян. Я стала его утешать и сказала, что так, быть может, будет лучше. Он безнадежно смотрел в это время на будущее. Когда же я сказала, что его, быть может, увезут за границу, он ответил: «О, не дай-то Бог! Только бы не за границу».

Но было ли хоть что-то предпринято в начале Революции, чтобы дать ему возможность покинуть Россию, если бы он пожелал того ради своих детей?

Надо полагать, что князь Львов как глава Временного правительства должен был задаться этим вопросом. Я расспросил его на этот счет, но тот ответил уклончиво, стараясь всячески обезличить свою роль: «Я удостоверяю, что между лицами, входившими в состав Временного правительства, ходили тогда разговоры по поводу отъезда Императорской семьи за границу. Исходя из внутреннего положения в стране, находили отъезд желательным. Называли тогда Англию и Данию. Доклада правительству по этому вопросу не было. Но, мне кажется, министр иностранных дел Милюков выяснил эту возможность, причем, как мне помнится, сама инициатива в этом вопросе принадлежала некоторым из великих князей, в частности, Николаю Михайловичу и Михаилу Александровичу. Я не знаю, почему из этого ничего не вышло».

Тогда я обратился к Милюкову, бывшему министру иностранных дел Временного правительства, который показал: «В первые дни Революции, когда власть была уже организована в форме Временного правительства, была получена телеграмма от английского короля Георга на имя отрекшегося Николая II. Король выражал в этой телеграмме свои личные чувства царю. В ней не было никаких конкретных предложений по поводу его судьбы. Это была просто телеграмма вежливости. Она была доставлена мне как министру иностранных дел. Поскольку телеграмма была адресована императору, а того уже не существовало, то я и вернул ее послу Англии Бьюкенену.

Я прекрасно помню, что, как только возникла революционная власть в форме Временного правительства, вопрос о судьбе царя и его семьи был тут же поднят. Было признано желательным и необходимым, чтобы он и его семья покинули пределы России. Я категорически утверждаю, что таково было желание Временного правительства, причем страной, куда были обращены наши взоры, была Англия. Как министр иностранных дел, я счел себя обязанным переговорить по этому вопросу с Бьюкененом. Бьюкенен после нашей с ним беседы запросил свое правительство. Последнее выразило свое согласие, и Бьюкенен, сообщая мне об этом, проинформировал меня, что для перевозки Императорской семьи должен прибыть крейсер. Однако наступила какая-то заминка со стороны английского правительства. Я вторично заговорил с Бьюкененом по этому вопросу, и он мне сказал, что английское правительство более не «настаивает» на отъезде Императорской семьи в Англию. Я сознательно употребил термин «настаивает» не в смысле желания моего указать, что от английского правительства шла самая инициатива в этом вопросе: инициатива принадлежала нам. Термин же «настаивает» был употреблен в «дипломатической речи». Я не знаю, имели ли место по этому вопросу какие-либо беседы с Бьюкененом моего заместителя Терещенко, так как в это время я уже покинул правительство».

Допрошенный по этому вопросу, Керенский показал: «Временное правительство решило попытаться выяснить у английского правительства возможность отъезда семьи в Англию. Министр иностранных дел (вначале Милюков) стал вести об этом переговоры с английским послом Бьюкененом. В результате Бьюкененом был передан следующий ответ Терещенко, преемнику Милюкова, сообщившему его мне и князю Львову: «Правительство Англии, пока не окончена война, не считает возможным оказать гостеприимство бывшему царю». Ответ этот обсуждался Временным правительством в совершенно секретном заседании, без протокола». [44] Добавлю, что в момент смерти адмирала Колчака я находился в Харбине в чрезвычайно стесненном положении. Желая любой ценой сохранить материалы следствия, я обратился в феврале 1920 года с письмом к послу Англии в Пекине г. Лэмпсону и просил его дать мне возможность вывезти эти документы в Европу. Я указывал, что в числе вещественных доказательств имеются останки жертв, и я подчеркивал роль немцев в этом деле. 23 февраля ко мне прибыл секретарь посла г. Киф и сообщил мне, что посол телеграфировал в Лондон просьбу об инструкциях. 19 марта британский консул в Харбине г. Слей передал мне ответ английского правительства. Он был отрицательным. В тот же день я отправился к французскому генералу Жанену, который находился в Харбине. Генерал Жанен ответил сопровождавшему меня генералу Дитерихсу и мне, что считает доверенную ему нами миссию долгом чести по отношению к верному союзнику. Благодаря генералу Жанену документы следствия удалось спасти и вывезти в надежное место.

Посланник России в Португалии г. Боткин (брат доктора Боткина, который погиб вместе с Императорской семьей) неоднократно обращался к членам французского правительства, умоляя их спасти Императорскую семью, предвидя уготованную ей судьбу. Многочисленные письма, разосланные г. Боткиным между 25 июля 1917 года и 2 июля 1918 года, остались без ответа. В своем последнем письме, адресованном г. Пишону, г. Боткин писал: «С большим сожалением я вынужден констатировать, что все мои усилия были тщетны, все мои шаги остались без результатов, и в качестве ответов на мои письма я обладаю только расписками курьеров, удостоверяющими, что мои письма дошли по назначению».

Стоит ли удивляться тому, что правительства союзников не предприняли ровным счетом ничего, чтобы спасти царя? Разве вина за это не лежит на новом российском правительстве, которое назвало царя изменником общему делу, подготавливавшим сепаратный мир, который стал бы катастрофой для союзников? Как союзные правительства могли бы заняться спасением царя, если во Франции и в Англии общественное мнение видело в нем предателя?

Г. Набоков, бывший управляющий делами Временного правительства, написал в своих воспоминаниях, [45] Архив русской революции, том 2. что «актом лишения свободы царя был завязан узел, разрубленный в Екатеринбурге».

Верно и то, что многие члены Временного правительства не сыграли в этом решении никакой роли, причем некоторые даже не были извещены о нем. Из воспоминаний Набокова мы узнаем, что решение об аресте было принято в рабочем кабинете князя Львова. Набоков сообщает характерную деталь: в тот момент, когда он туда вошел, постановление об аресте Императора еще не было подписано, однако люди, которые должны были его арестовать, уже находились там. Это были депутаты Думы Калинин, Грибунин и Вершинин.