Александр Яковлев - Сумерки

В конце заседания Суслов заявил: «Вы, товарищ Московский, имейте в виду, что в партии одна дисциплина для всех и вы обязаны ей следовать. А вам, товарищ Дмитрюк, надо сменить место работы». Так оно вскоре и случилось.

Несмотря на то что Брежнев устраивал всех, закулисная борьба не утихала. Если говорить об общей фабуле номенклатурной возни, то я помню, что в аппарате жужжала, как муха, идея о том, что во главе страны должен стать Косыгин — тогда Председатель Совета министров. Спокойный, неразговорчивый человек. Профессионален, деловит. Ему с трудом удавалось играть роль лояльного брежневского соратника.

Как-то я привез из Канады министра иностранных дел Шарпа. На встречу с Косыгиным пришлось лететь в Пицунду, где он отдыхал. Перед встречей Алексей Николаевич пригласил меня пройтись по берегу, чтобы послушать информацию по Канаде, в которой он незадолго до этого побывал.

Я рассказывал, он внимательно слушал. Задавал вопросы. Сказал мне, что знает о моих хороших отношениях с премьером Канады, жена которого, Маргарет, переписывалась с дочерью Косыгина Людмилой.

…Берег моря, тишина, мы одни, течет спокойная беседа… Казалось, можно откровенно поговорить не только о Канаде — но и о положении в своей стране… Я маялся, все порывался начать настоящий разговор, но так и не решился. Что-то сдерживало. Да и Алексей Николаевич был скуп на слова.

Помимо ориентации на Косыгина, существовал и другой фронт — молодежный. Так называемая «молодежная группа» видела во главе партии Шелепина. В аппарате, и не только в центральном, активно «обсасывалась» информация из Монголии. Там побывала партийно-правительственная делегация во главе с Шелепиным. Одно из застолий, видать, было особенно обильным. Упившись, провозгласили тост за будущего генерального секретаря Шелепина. Тем самым судьба молодежного клана была предрешена. Но Брежнев дал им возможность «порезвиться» еще какое-то время и проявить себя не только в застольях, но и в более трезвой обстановке.

Вскоре состоялся пленум ЦК. Со своим заведующим Сте- паковым я шел пешком со Старой площади в Кремль. В ходе разговора он буркнул: «Имей в виду, сегодня будет бой. С Сусловым пора кончать. Леонид Ильич согласен». В кулуарах, еще до начала пленума, ко мне подошел Николай Его- рычев — первый секретарь Московского горкома КПСС — и сказал: «Сегодня буду резко говорить о военных, которых опекает Брежнев». Я не советовал Николаю Григорьевичу выступать на эту тему, сказав ему, что аудитория еще не готова к такому повороту событий.

— Нет, я уже решил. Вот увидишь, меня поддержат.

Егорычев произнес хорошую речь, острую, без оглядок. Он критиковал министра обороны Гречко за бездарное участие в арабо-израильской войне, за дорогостоящую и неэффективную противовоздушную оборону, в частности, Москвы. Имелись и другие острые пассажи. Но главное было не в этом. Партийных иерархов больше всего насторожил агрес- сивно-наступательный тон выступления.

Оратору на всякий случай слегка поаплодировали. Все ждали реакции президиума пленума — таковым по традиции всегда было Политбюро. Там заметно суетились, забегали помощники и чиновники из общего отдела.

Я сидел и переживал за храбреца, ждал речей в его поддержку, но их не последовало. Наутро выступил Брежнев с критикой Егорычева. Естественно, что, получив такую «высокую команду», выступающие начали говорить о том, что атака против военных принесет только вред обороноспособности и авторитету вооруженных сил. Егорычева вскоре освободили от работы. Сначала послали в какое-то плодо- во-овощное министерство. Он и там стал проявлять деловую активность, что тоже не понравилось. Тогда его направили послом в Данию.

Вскоре освободили от работы заведующего нашим отделом Степакова, тоже причисленного к «молодежной группе». Как мне потом говорили, я был тоже в списке людей, которых «молодежная группа» якобы намеревалась использовать в будущем руководстве. В каком качестве, не ведаю. Об этом мне сказал, сославшись на Микояна, первый заместитель председателя Гостелерадиокомитета Энвер Мамедов, впоследствии уволенный с работы по настоянию Лигачева.

Хотел бы обратить внимание на то, что главными действующими лицами «малого заговора», если был таковой, оказались Шелепин — перед этим председатель КГБ, Степаков — бывший начальник УКГБ по Москве и Московской области, Месяцев — следователь по особо важным делам еще при Сталине. Все из спецслужб. Что касается Егорычева, то он, скорее, был человеком, разделявшим позиции Косыгина. Вскоре были освобождены со своих постов и менее значительные работники номенклатуры из окружения Шелепина.

Конечно, расстановка политических сил, о которой я пишу, не могла быть постоянной. Как и раньше, еще со времен Ленина, разные группы и группочки то возникали, то исчезали. Бесконечные склоки, доносы и подслушивания, клятвы в вечной дружбе и верности, которых не было и не могло быть в политике. Этикой и не пахло, моралью — тоже. Лицемерие и предательство были ведущими принципами политического поведения правящей элиты. Взаимная ненависть снова выплеснулась наружу в условиях нового витка драки за власть.

Итак, моего начальника Степакова направили в 1969 году послом в Югославию. Я оставался исполняющим обязанности заведующего, в коем качестве пребывал четыре года. Слава богу, меня так и не утвердили в роли заведующего отделом. Это теперь «слава богу». А тогда? Тогда было горько. Тебе не доверяют, тебя игнорируют. А раз Брежнев не доверяет, все должны «соответствовать». Таковы законы номенклатуры. С напряжением я ожидал нового начальника. Было так заведено, что пришедшие к власти немедленно предлагают на место первых заместителей своих людей. Вот тут передо мной всерьез встала проблема выбора: или вести себя так, чтобы «зарабатывать энтузиазмом» новую должность, или подыскивать для себя новое место работы, или продолжать работать без оглядки на будущее.

В первые же дни самостоятельной работы раздался телефонный звонок первого помощника Брежнева Георгия Цуканова. Он вкрадчиво спросил:

— Ну, как теперь будем показывать деятельность Леонида Ильича?

Я, конечно, почувствовал подвох. Простой, кажется, вопрос, но содержание было «богатое». В нем и неудовлетворение работой моего предшественника, и прощупывание моих настроений, и приглашение к разговору на эту тему. В голове замелькали варианты ответа. Остановился на очень простом, но тоже многозначительном. Я сказал:

— В соответствии с решениями ЦК.

— Ах, вот как, ну-ну.

Цуканов все понял. Мало сказать, что его не удовлетворила казенность ответа. Он ждал «новаторских» и «смелых» предложений, замешанных на энтузиазме. Их не последовало. Я, хотя и не сразу, понял, что в ЦК мне не работать. Наверное, это чувство постоянного ожидания отставки и подвигло меня к поведению, выглядевшему порой донкихотством. Интуиция не подвела меня и на сей раз.