Александр Яковлев - Сумерки

Этими рассказами я хочу лишь напомнить о той реальной обстановке в высшем эшелоне аппарата партии, которая складывалась перед Перестройкой, перед Мартовско-апрель- ской демократической революцией, зерна которой уже начали прорастать. Совещание по идеологии и визит в Англию оказались, как я считаю, своеобразной прелюдией, пусть и робкой, к тем переменам, которых напряженно ждала страна.

А пока что жизнь шла своим чередом. С горечью хочу упомянуть о своем серьезном промахе в оценке людей. После моего возвращения из Канады резко изменил отношение ко мне Крючков. Он как бы забыл о времени, когда вместе с Андроповым после провала их операции в Оттаве начали вести против меня стрельбу «на поражение». Крючков напористо полез ко мне в друзья, а мне было интересно поглубже понять, что это за контора такая, которая на пару с ЦК держала страну за горло. По правде говоря, внешняя разведка меня мало интересовала, а вот, скажем, идеологическое управление КГБ — другое дело. Мне хотелось поглубже понять механизм подавления интеллигенции, средств массовой информации, религии.

А Крючков тем временем, уловив мой интерес, много и в негативном плане рассказывал мне об идеологическом управлении контрразведки. Он стал буквально подлизываться ко мне, постоянно звонил, зазывал в сауну, всячески изображал из себя реформатора. Однажды, когда я упомянул, что было бы хорошо на примере одной области, скажем Ярославской, где крестьян надо искать днем с огнем, проэкспери- ментировать возможности фермерства, он отвечал, что это надо делать по всей стране и нечего осторожничать. Когда я говорил о необходимости постепенного введения альтернативных выборов, начиная с партии, он высказывался за повсеместное введение таких выборов. Всячески ругал Виктора Чебрикова, председателя КГБ, за консерватизм, утверждал, что он человек профессионально слабый, а Филиппа Бобкова поносил последними словами и представлял человеком — душителем инакомыслящих, восстанавливающим интеллигенцию против партии. Просил предупредить об этом Горбачева, хотя тот еще и не был Генсеком. Он писал мне в то время:

«Находясь на ответственных постах, Вы содействуете успешному проведению внешней политики нашего государства. Своими высокими человеческими качествами — принципиальностью, чуткостью и отзывчивостью, Вы заслужили уважение всех, кто знает Вас. Вас всегда отличали творческая энергия, инициатива и большое трудолюбие».

В последующих письмах соплей было еще больше.

А пока что начинался процесс Мартовско-апрельской демократической революции. Процесс сложный, запутанный, со многими неизвестными и очевидными неопределенностями, страхами и надеждами, что, в конечном счете, и определило извилистую дорогу России к свободе.

Я знаю, что острый интерес, как и неприятие, вызывает моя причастность к развитию гласности, свободы слова и творчества. Было бы самоуверенностью приписывать это себе, но коль посходившие с ума от потери власти «вечно вчерашние» старьевщики продолжают «облаву на волков», то скажу так: да, я активно способствовал тому, чтобы живительные воды свободы утоляли жажду правды в закрепощенном обществе. И не жалею об этом.

Автор

А может быть, и не омовение, а холодный душ, от которого так холодно стало правящей номенклатуре. Она быстро сообразила, что гласность и свобода слова копают ей политическую могилу, и начала ожесточенную борьбу против независимой информации. И по сей день гласность, свобода слова являются главным препятствием для чиновничества, заменившего власть КПСС, чтобы вернуть себе всю полноту бюрократического произвола.

Началась горбачевская эпоха. О некоторых ее особенностях и чертах я расскажу в главе «Михаил Горбачев». В мартовские дни, связанные со смертью и похоронами Черненко, пришлось работать буквально круглосуточно. На меня и Валерия Болдина легла задача подготовить похоронную речь, которую Михаил Сергеевич должен был произнести с Мавзолея. Горбачев очень волновался. Он понимал, что от этой коротенькой речи ждут многого, что она будет тщательно анатомироваться. Речь приняли хорошо. Она звучала интереснее, чем обычно в таких случаях, но и не нарушала принятых стандартов — все-таки это были похороны, а не торжественное собрание.

В эти же дни мне позвонил Михаил Сергеевич и сказал, что надо готовиться к возможным событиям на международной арене, например к встрече с Рейганом, которую тот уже предложил. Михаил Сергеевич попросил изложить мои соображения на этот счет.

Поначалу у меня к Рейгану было отрицательное отношение. Мне не нравились его бряцание оружием, призывы к гонке вооружений, обидные слова в адрес Советского Союза. К этому времени я опубликовал книгу «От Трумэна до Рейгана» — резко критическую. Хотя в книге и содержалось немало ссылок на работы американских авторов, подтверждающих мои суждения, но в целом ее нельзя было назвать научно объективной — хотя бы потому, что она была сверх меры идеологизированной. Еще не избавившись полностью от идеологических предвзятостей, я и начал сочинять записку, в то же время хорошо понимая, что публицистика — это публицистика, а реальная политика — совсем другое дело. Привожу текст записки полностью.

«О РЕЙГАНЕ. Исходные позиции — они неоднозначны.

1. Все говорит о том, что Рейган настойчиво стремится овладеть инициативой в международных делах, создать представление об Америке как стране, целеустремленно выступающей за улучшение отношений с Советским Союзом и оздоровление мирового политического климата. Он хотел бы решить ряд задач и в контексте мечты о «великом прези- денте-миротворце» и «великой Америке», хотя сейчас психологическая обстановка сложилась не в его пользу.

2. Рейган обозначил и частично выполнил планы милитаризации Америки, практически все дал военному бизнесу, что обещал, поэтому он может перейти к дипломатии на «высшем уровне», которая в любом случае является престижным делом, поднимает политические акции, в чем сейчас Рейган нуждается.

3. Его поджимает дефицит бюджета, который грозит экономическими неурядицами. Этот дефицит надо либо оправдывать внешней угрозой, либо сокращать.

4. При всей внешней относительной солидарности в НАТО и среди других союзников единства нет или оно не такое уж прочное. США стараются удержаться на гребне центростремительной тенденции и всячески помешать развитию центробежной тенденции.

В этом контексте, очевидно, следует оценить и приглашение к встрече. Здесь просматривается многое: стремление замкнуть наши отношения с Западом в советско-американском русле (за своими союзниками США следят настороженно); учет антимилитаристских настроений в конгрессе и вне конгресса; желание заново прощупать советскую позицию по ключевым международным вопросам. И несомненно, что эта акция, помимо ее политического назначения, несет значительную пропагандистскую нагрузку. Он ничего не теряет от отказа от встречи («видите, я хотел, но…»), равно как и от провала встречи («русские, как всегда, несговорчивы»).