Александр Яковлев - Сумерки

Советская система — уникальнейшая модель управления. Дело доходило просто до смешного. Приведу только один пример. Во времена Брежнева — Андропова на Политбюро утверждались даже нормы кормления штатных животных органов МВД (собак, лошадей и т. д.). Рассматривались вопросы и такого характера: «О техническом обслуживании легковых автомобилей», «О поршнях танковых дизелей». Политбюро и КГБ вместе регулировали, кого награждать, кого поощрить, кого приблизить, кого нейтрализовать и запугать, кого просто купить.

Андропову приписывают какие-то элементы либерализма, стихи, мол, писал, любил авангардную живопись. Ну, и стихи писал, и, возможно, какую-то живопись не такую любил. Истории известны сентиментальные палачи, полные нежности к детям. Будучи образцовым продуктом сталинской системы, он просто лицемерил. В одном из своих докладов Андропов говорил, что Западу хочется, чтобы в СССР существовала хоть какая-то организованная оппозиция. И утверждал: «Советские люди никогда этого не допустят и сумеют оградить себя от ренегатов и их западных защитников». Вот так! Любую оппозицию, любое инакомыслие Андропов считал ренегатством. Впрочем, сталинско-андроповские ученики живы и сегодня, обретают «новое дыхание», явно повеселели.

Это при Андропове была резко расширена специальная структура (Пятое управление), следящая за настроениями среди интеллигенции, структура, которая предлагала время от времени очищать ряды советского народа от злых духов инакомыслия, структура, которая культивировала страх. Она, правда, иногда и обласкивала, но чаще била по голове.

Андропов твердо стоял на позициях сталинизма. Вся его жизнь — тому пример. Приведу только один случай из моей практики. Когда премьер-министр Канады Трюдо обратился к нему с просьбой о снисхождении к Щаранскому, Андропов ответил очень жестко, ответил человеку, который был хорошо настроен к нашей стране. В письме было сказано, что «нам нет необходимости доказывать свою гуманность, господин премьер-министр. Она заключена в самой природе нашего общества». Вот Андропов — он весь тут. Гуманность, оказывается, «заключена в самой природе нашего общества». Вроде не дурак, а нес околесицу.

— А мне говорили, что Андропов — гибкий политик, — заметил Трюдо в беседе со мной после получения этого ответа.

О положении в стране Андропов знал больше других. На всех номенклатурных уровнях — воровство, коррупция, пьянство, безделье, непрофессионализм. Все это распространялось со скоростью лесного пожара. Но системный анализ происходящего был ему не по плечу. Кажется, он понимал, что факт первичен, а принцип — вторичен, что нет и не может быть науки о том, чего нет. И все же как болыневик-дог- матик он верил в утопию «рая земного». «Комиссары в пыльных шлемах» были для него идеалом, а Ленин — иконой. Андропов нацелился на ЦК, на кабинет Генсека, но там сидел Брежнев, кумир номенклатуры и ставленник ВПК. Даже если бы Брежнева парализовало, члены ПБ лично и бережно носили бы его на руках из машины в генсековское кресло и обратно.

Когда я работал в Канаде, мне приходилось много читать и слушать о том, что происходит у нас в стране. Американская и канадская пресса в ярких красках расписывала деградацию общества и государства. Особенно всякие темные делишки то Щелокова, то похождения брежневской дочери Галины, то пьянство сына — Юрия, которого по прибытии, допустим, в Финляндию, выносили из вагона, а при отбытии — вносили. Выносом-вносом командовала смазливая деваха, перед которой стелилась вся начальственная часть советской общины в Хельсинки. По канадскому и американскому телевидению нескончаемо показывали грязь, пьянство, убожество в Москве и провинциях. Смаковался маразм вождей-геронтократов, особенно Брежнева, Пельше, Кириленко. Зная наши нравы и принципы дезинформации, уверен, что какая-то часть этих сведений инициировалась ведомством Андропова.

Брежнев не строил иллюзий насчет своих коллег и, как опытный слесарь-наладчик партийного аппарата, постоянно отлаживал систему противовесов. Противовесом Андропову он сделал Суслова, зная о неприязни их друг к другу. Когда наказывали инакомыслящих, Суслов одобрительно молчал, но когда затрагивалась партноменклатура, «серый кардинал» сразу же начинал говорить об особой ценности партийных кадров и социалистической законности, которую «никто не смеет нарушать».

Брежнев демонстрировал доверие Андропову. Но оно было слишком показным. Я это помню по разговорам в Завидове, когда мы готовили для Брежнева разные речи. Начисто игнорируя замечания по этим речам многих своих коллег, особенно Подгорного, Шелеста, Кириленко, Демичева, Капитонова, Русакова, да и других, он в то же время без обсуждения принимал практически все поправки Андропова (кстати, как и Суслова). И тем не менее заместителями Андропова Брежнев назначил преданных ему людей — Цинева и Цви- гуна.

В то время в аппарате ЦК широко ходили рассказы о борьбе Андропова со Щелоковым. Андропов пишет Брежневу записку о неблагополучии в МВД, о воровстве и коррупции, упомянув и о том, что обстановка в этом ведомстве компрометирует, пусть и косвенно, некоторых членов семьи Брежнева. Кроме того, Андропов боялся, что Брежнев на его место поставит Щелокова. По крайней мере, в аппарате ЦК об этом говорили в открытую. В этих условиях Брежнев подкрепил своего дружка Щелокова, министра МВД, своим зятем Чурбановым, назначив его первым заместителем министра. Чурбанов в то время оказался Андропову не по зубам. Но и Андропов был нужен Брежневу. Вся номенклатура знала, что Андропов докладывает о ней «всякую всячину» непосредственно Брежневу.

Щелоков, надо сказать, знал свой шесток. МВД без передыху шерстило бедных бабок, пытающихся продать у метро пучок редиски или лука, мелких теневиков, мелкое начальство. Но особенно торгашей. Каждый советский торгаш был сформирован властью для воровства. Обсчет, обвес, усушка, утруска, пересортица, списание товаров, стеклобой, левый товар и вечный дефицит на все. Даже то, что было в избытке, советские торгаши наловчились делать дефицитом. Вообще, советская торговля — явление уникальное. «Передовой» общественный строй породил огромную прослойку, в которой почти все были ворами. Любого торгаша можно было сажать, но поскольку он политикой не интересовался, на выборы и разные собрания ходил аккуратно, то им занималась милиция, а не чекисты. Отбивались торгаши, как и сегодня, взятками. При Щелокове милиция стала уголовно-вымога- тельной: в одном месте дадут на бутылку, в другом — поставят выпивку с закуской, в третьем — наложат сумку продуктов, в четвертом — одарят дефицитом. Впрочем, в основе своей она остается таковой и до сих пор, только размеры взяток возросли многократно.