Людмила Черная - Записки Обыкновенной Говорящей Лошади

– Все! Кукурузника помели.

Сослуживец заглянул в окно первого секретаря райкома КПСС. Всем известно, что над письменным столом Первого должен висеть портрет Первого лица государства. Стало быть, портрет Никиты Сергеевича Хрущева. Но портрет сняли. А раз сняли, то Н. С. Хрущев уже не Первое лицо.

Так мы узнали главную новость 1964 года.

Но казус с оперой «Декабристы» и казус с портретом – исключения. Как правило, в конце 1950-х и в 1960-х наш источник информации – радио. Точнее, транзисторы, коротковолновые приемники…

Умельцы-технари переделывают старые приемники на новые, коротковолновые. Латвия в ту пору почти заграница, и изделия латвийского завода ВЭФ нарасхват. Еще больше ценятся транзисторы из настоящего зарубежья. Правда, в настоящем зарубежье коротковолновые приемники не обязательны: там на всех волнах информируют граждан о событиях в мире… Но раз этим странным русским нужны коротковолновые приемники – плиз, битте, сильвупле.

Однако все не так просто. Лучшие умы в СССР не дремлют. Наследники русского изобретателя радио Попова изобретают глушилки. Пытаются если не похоронить, то хоть обезвредить беспокойное радио-детище Попова. Глушилки – дорогое удовольствие. Но Страна Советов – богатая держава. Сдюжим. И за ценой не постоим.

Глушилки глушат живое слово из зарубежья. Живое слово прорывается сквозь глушилки. Радио «Свобода», «Свободная Европа», Би-би-си, «Голос Америки», «Немецкая волна» становятся нашими постоянными спутниками.

В Доме творчества в Переделкине уборщица говорит пожилому писателю: «Ваше Бибиси я поставила на шкаф».

Уборщица знает: после ужина писатель обязательно будет слушать по Би-би-си передачу Анатолия Максимовича Гольдберга «Глядя из Лондона». И испытает при этом чувство глубокого удовлетворения: во-первых, он узнал много нового. Есть чем поделиться с друзьями. Во-вторых, перехитрил советскую власть. Ведь глушилки в Подмосковье, в Переделкине в частности, действуют не столь сокрушительно. По крайней мере, так говорят.

Но Анатолий Максимович и «Немецкая волна» на немецком языке, которую муж-международник ловит каждый вечер, – это почти баловство. Барская забава. Главное, это то, что интеллигенция, благодаря иностранному радио, оказывается в курсе всех тех гадостей, которые совершает наша дорогая советская власть у нас в стране.

Благодаря радио мы узнали и о процессе над Синявским – Даниэлем, и о суде над Бродским, и о «бульдозерной выставке», и о смельчаках, вышедших на Красную площадь в знак протеста против танков, подавивших Пражскую весну, и об альманахе «Метрополь», и об отъезде Галича…

Конечно, многое там, за рубежом, малость перевирали. Но все-таки с помощью транзисторов информация о чудовищно реакционной политике советской власти и о протестных акциях к нам доходила.

На радио-роток не накинешь платок.

P. S. Мой муж – антитехнарь и враг любых расписаний и предписаний – самым аккуратным образом составлял расписание «вражеских» передач и умело настраивал свой приемник на нужную волну. Что называется, становился на горло собственной песне.

Когда я была маленькая, то есть в 1920-х годах, у нас в стране победило материалистическое мировоззрение – считалось, что с религией покончили раз и навсегда.

Правда, жила я с мамой и папой в церковном дворе, в доходном доме, построенном до революции 1917-го нашим батюшкой по фамилии Успенский. И служба у нас в церкви в 1920-х еще шла. Тем не менее меня воспитывали в духе новой морали.

Некоторые сложности при этом возникали. Если бога нет и заповедей на божественных скрижалях тоже нет, то как объяснить девочке пяти-шести лет, что такое хорошо и что такое плохо?

Особенно если Ленина ты уже не так боишься – Гражданская война закончилась, а Сталин еще не так страшен, ибо не успел угробить миллионы твоих соотечественников?

Ну конечно, малый ребенок не пожелает ни жены ближнего своего, ни его вола, ни его осла. Но как ты объяснишь ребенку заповедь «не укради»?

Папа, занимавшийся моим духовным воспитанием, переиначил восьмую заповедь «не укради» на «нельзя брать без спроса».

Но девочка пяти-шести лет не так глупа, чтобы не понять: хочется как раз того, чего нельзя брать без спроса. Самое заветное обязательно не разрешат. Просить бесполезно. Какой может быть спрос?

И вот однажды такая коллизия у меня возникла.

В столовой… Небольших комнат у родителей до уплотнения – принудительного подселения чужих людей – было пять, а остались всего две: столовая и спальня. И вот в нашей столовой, над обеденным столом висела скромная квадратная люстра в стиле ар-деко: люстра была из толстого стекла и заканчивалась стеклянной бахромой-висюльками из прозрачного бисера, перемежаемого зелеными бисеринками. И вот эту стеклянную бахрому я и возжелала пуще, чем грешники желали чужого вола или чужого осла.

Просить у взрослых ни о чем не стала. Ну кто же разрешит ребенку портить люстру? С какой стати? И я, бедняга, молча страдала. С мыслью о висюльках засыпала на раскладушке в столовой, с этой же мыслью просыпалась.

Наконец, после долгих мучений и колебаний дождалась, когда из комнаты все уйдут, и влезла с ногами на стул (это тоже не разрешали), со стула перебралась на обеденный стол и отхватила от люстры ножницами довольно большой кусок стекляруса.

Далее в моих воспоминаниях долгий провал. Черное пятно. Видимо, ожидая возмездия, я мысленно покончила с жизнью или, может быть, притворилась мертвой.

Но, к счастью, умерла я только понарошку и отчетливо помню сцену возмездия: папа возмущен, громко ругает меня и негодует. Ругает, как ни странно, не столько за то, что я отрезала кусок стеклянной бахромы, а за то, что говорю неправду, отрицаю свое преступление. Хотя бисерные висюльки давно обнаружены в моих игрушках. Все равно я громко плачу и все отрицаю. А папа возмущенно повторяет: «Нельзя говорить неправду».

Никакой логики в его гневных речах я не слышу.

Конечно, я отрезала эту злосчастную бахрому без спроса. Но только потому, что просить было бы бесполезно. И конечно, я все отрицаю, потому что меня обязательно накажут за то, что я отрезала без спроса. Как же не отрицать?

Но это далеко не все из той гаммы горестных чувств, которые меня обуревали.

Самое главное, я не ощутила особой радости, завладев куском стекляруса. Ну скажите на милость, зачем пяти- или шестилетней девочке висюльки от люстры?

И тут не обойдешься без Ветхого Завета. Запретный плод сладок. Не будь змия-искусителя, Адам и Ева могли бы прожить в раю вечность. В райских кущах было полно фруктов и без злополучного плода на древе познания. Логики в грехопадении человека было не больше, нежели в отрезанных мной висюльках.