Владимир Чертков - Финляндский разгром

"Самый северный приход, куда был послан делегат, был Рованиеми, за полярным кругом. Там все дороги кончаются и зимою нет никаких способов сообщения, кроме как на лыжах; но в этом искусстве тамошнее население особенно отличается. Гельсингфорский комитет полагал невозможным послать адрес еще далее на север, но Рованиемские крестьяне думали иначе. Узнав, что соседей их дальше к северу собираются исключить из участия в протесте против несправедливости, причиненной стране их, они решили забрать дело в свои собственные руки. Необходимо было достать добровольца, который бы взялся разнести весть по далекому северу, и на зов явился лучший лыжебежец деревни. Для того, чтобы добраться до первого большого села, ближайшего села Киттильского прихода, ему предстояло пробежать среди необитаемых мест до 150 верст, а у него в распоряжении было всего 24 часа. Но он сделал свое дело в 18 часов. Он весь день и всю ночь бежал по замерзшим топям и

— 40 —

лесам, где не было даже тропинок, и достиг места своего назначения около полудня следующего дня. Он тотчас же передал жителям деревни свое поручение. Они немедленно, в свою очередь, разослали гонцов на лыжах по всем направлениям, и к вечеру прибыло около 70-ти человек, из которых многим пришлось пробежать большие расстояния без остановки, чтобы поспеть вовремя. Устроили сход, подписали под адресом свои имена и в тот же вечер послали в Гельсингфорс делегата. Последний, в свою очередь, пробежал около 150 верст с драгоценным документом в кармане в виде единственного своего багажа и прибыл на следующий день в место, откуда мог уже продолжать свое путешествие верхом либо в санях. Он сделал еще 200 верст до ближайшей железнодорожной станции, а оттуда поехал в Гельсингфорс, куда и прибыл с тем же поездом, что и остальные делегаты!

"Что же касается до Гельсингфорса, то дело по сбору подписей было поручено 40 дамам, пользовавшимся всеобщим уважением. Так как всю затею решено было до поры до времени скрывать от генерал-губернатора, то никаких собраний нельзя было устраивать. Взамен этого, город был разделен на 40 участков, по одному на каждую из упомянутых дам, из коих каждая навербовала себе помощников, и 21-го февраля начался из дома в дом сбор подписей, который и дал 34000 имен.

"К востоку и западу от Гельсингфорса тянется на протяжении почти двух десятков верст архипелаг. Самые дальние острова населены рыбаками, которые зимою совершенно отрезаны от остального мира; но и о них не забыли. Молодые люди из Гельсингфорса, отличавшиеся своим искусством бегать на лыжах, образовали "летучий отряд" и обежали все колоссальное ледяное поле от острова к острову, от скалы до скалы и вернулись назад с тысячью слишком подписей лиц обоего пола, радостно ухватившихся за этот случай принять участие в национальном протесте."

Так было собрано 523.921 подпись менее чем в 10 дней. Теперь приведем некоторые отрывки из текста адреса.

"Манифест 3-го февраля Вашего Императорского Величества возбудил тревогу и скорбь по всей Финляндии. Временем

— 41 —

освященное право финского народа на участие через своих сословных представителей в законодательстве было подтверждено блаженной памяти императором Александром I и расширено и урегулировано при императорах Александре II и Александре III. Однако же теперь, согласно основным положениям, изданным вместе с манифестом, земские чины в тех вопросах, которые будут признаны касающимися интересов всей империи, не будут допущены к участию в законодательстве с решающим правом голоса, обеспеченным за ними основными законами Финляндии. Государь, этот Манифест колеблет фундамент нашего общественного строя…

"Мы, нижеподписавшиеся, граждане Финляндии всех классов, верноподданнейше просим, да будет Вашему Императорскому Величеству благоугодно выслушать повергаемое к трону Вашему выражение опасения за судьбу, которая угрожает теперь нашей родине…

"Под скипетром благородных монархов и под защитой своих законов Финляндия постоянно прогрессировала в благосостоянии и нравственном развитии. Народ финский добросовестно старался выполнять свои обязанности по отношению к своим монархам и к Российской Империи. Нам известно, что у нашей родины в последнее время в России были враги, которые старались клеветою возбуждать недоверие к преданности и честности финского народа, но нам также известно, что эта клевета — порождение неправды. Нет страны, где уважение к законной власти и к закону имело бы более глубокие корни, нежели в Финляндии.

"Мы не можем поверить, чтобы в благом намерении Вашего Императорского Величества было поколебать этим Манифестом законный порядок и внутреннее устройство Финляндии. Мы скорее готовы верить, что Вашему Величеству благоугодно будет принять к сердцу впечатление, произведенное Манифестом, и повелеть привести его "положения" в согласие с основными законами Финляндии. В наших сердцах не может быть места сомнению в ненарушимости Императорского слова. Нам всем известны слова, провозглашенные благородным монархом перед лицом всего человечества, что сила должна уступать праву, и что право малого народа так же священно, как и величайшей нации. Его патриотизм

— 42 —

есть добродетель перед лицом Всемогущого Бога, от которой он да не отречется."

Петиция эта не была принята. В ответ на доклад ген. Прокопе о приезде депутации, царь сказал: "Уведомьте депутацию, что я, конечно, не приму ее, хотя и не сержусь. Пускай она вернется домой и передаст петицию своим губернаторам, которые, в свою очередь, перешлют ее генерал-губернатору с тем, чтобы он переслал ее Вам для представления мне, буде она вообще окажется достойной внимания. Объясните депутации смысл распоряжения 3-го февраля, после чего пускай она разъедется по домам."

Государь отказал, основываясь на старинном законе 1826 г., который запрещает местные петиции царю иначе, как через административные инстанции.

Отказ государя вызвал среди членов депутации обиду и горечь, ярко выразившияся в речи Вольфа, главаря депутации, которому пришлось выслушать из уст Прокопе об участи петиции. Эта речь так отчетливо рисует гражданское мужество финляндцев, что мы приводим наиболее существенные выдержки из нее.

"Итак, с этим утешительным результатом мы должны вернуться к нашим соотечественникам, которые ждут нас с таким нетерпеливым волнением? Таков ответ, которым наш монарх удостоивает нашу верноподданнейшую просьбу позволить повергнуть к стопам Его нашу скорбь и наше несчастие, — Его, которого, после Господа, мы считаем нашей главной защитою? Мы вернемся спокойно домой, как повелевает нам государь, но мы вернемся другими, чем какими мы приехали сюда. Мы приехали с твердой надеждою, и мы возвращаемся разочарованные. Ваше Высокопревосходительство! Прежде чем оставить эту комнату, мы считаем долгом своей совести сказать, что, по нашему мнению, закон 1826 г. неприложим к необыкновенному шагу, сделанному нашими избирателями, когда они с доверием послали нас сделать личное воззвание к Государю во имя справедливости…