Иммануэль Валлерстайн - Есть ли будущее у капитализма?

Если бы СССР сохранил внутреннюю стабильность и мир пошел по описанному нами альтернативному пути, Горбачев выглядел бы мудрым политическим «сфинксом». Предоставляя противникам и различным группам сторонников самим разгадывать его туманные метафоры и загадки, он тем самым обретал возможность возвышаться над всеми как арбитр и самостоятельно прокладывать курс в направлении, чье конечное назначение и было бы главной загадкой. Задним числом такого прагматика могли провозгласить гением (репутация гениальности в принципе создается лишь следующими поколениями) за то, что он перевел страну «через реку, прощупывая ногой каждый камешек». Метафора пересечения реки, конечно, китайская и относится к Дэну Сяопину. Но следует напомнить, что вплоть до конца 1989 года (и даже позже) Горбачева все еще превозносили как смелого борца за демократию и объединителя Европы, в то время как Дэна называли реакционным палачом площади Тяньаньмынь. Но только ли в личностях лидеров различие между китайским и советским путями выхода из коммунизма?

В 1989 году коммунизм как альтернатива капитализму завершился и в Восточной Европе, и в Азии. Однако насколько ошеломляюще быстро затем распался СССР, столь же неожиданно и быстро взлетела китайская экономика. Для КНР момент острой политической опасности наступил весной 1989 года, когда давно назревавший раскол среди зашедшей в тупик китайской коммунистической верхушки спровоцировал студенческие выступления на пекинской площади Тяньаньмынь. Китайское студенческое движение обладало теми же сильными и слабыми сторонами, что и современные ему демократические движения в СССР, и по большому счету все демократические городские движения нашего времени, начиная с западных «новых левых» 1968 года и до украинских «майданов» и «арабской весны» 2011 года. Спонтанные протесты выплеснули массу эмоциональной энергии молодых людей, выступавших прежде всего против лицемерия и своекорыстия представителей старшего поколения. Это сильная сторона. Но движение не имело широкой автономной организации, ставило перед собой лишь краткосрочные политические цели преимущественно протестно-негативного плана и было слабо связано с провинциальными городами. Это были именно выступления на главной площади. В 1989 году большинство руководства компартии Китая сплотилось вокруг Дэн Сяопина и одобрило решение подавить молодежное движение. Непосредственную причину понять легко. Китайские кадры настолько же хорошо помнили, чем обернулись для них предыдущий раскол в верхах и студенческие волнения времен «культурной революции», насколько советская номенклатура 1950-х помнила сталинские репрессии. Возможно, еще более важным было то обстоятельство, что старшее поколение китайских коммунистов было поколением ветеранов вооруженной борьбы — в отличие от Горбачева и его коллег, которые были профессиональными аппаратчиками, на два поколения отстоявшими от революции и Гражданской войны. Для людей типа Дэна Сяопина выражение «винтовка рождает власть» не было просто метафорой.

Подавление протеста на площади Тяньаньмынь, однако, обернулось непоправимым идеологическим ущербом. Студенты-активисты пели те же самые революционные песни и заявляли о приверженности тем же самым идеалам, которые исповедовала сама коммунистическая партия, особенно на раннем революционно-романтическом этапе, воспоминания о котором были со временем превращены в освящающую власть легенду. Левая атака на левый режим в итоге обусловила поворот вправо, даже если никто из представителей китайских верхов не осмелился официально это признать. Фактически 1989 год ознаменовал также и падение китайского коммунизма. Правящая Коммунистическая партия Китая (КПК) тихо отложила в сторону свою опасно обоюдоострую идеологию, переключившись на то, что можно назвать легитимацией на основании практических результатов. Впрочем, такой сдвиг в политическом репертуаре был обычен для коммунистических режимов. Еще в 1921 году большевики, всегда помнившие о прошлых революционных прецедентах, весело признавали, что их рыночно-ориентированная новая экономическая политика (НЭП) знаменует собой необходимую и неизбежную фазу «термидорианской самореставрации». Иначе говоря, лучше мы либерализуем сами себя (в качестве, конечно, временного решения), чем это сделают за нас наши классовые враги. Вспомним также некогда знаменитые примеры Югославии времен Тито, Венгрии Яноша Кадара, Польши при Гомулке и Чехословакии после 1968 года. Пережив внутренний раскол и восстания, эти «реформистские» коммунистические режимы прагматично сочетали рыночные эксперименты со строго дозируемыми политическими репрессиями. Репрессии против конкретных диссидентов и повышение экономического благосостояния для большинства обывателей сделалось стандартной двухходовкой в арсенале коммунистических режимов. Ничего нового китайские товарищи здесь не изобрели. Даже малопримечательное правление Брежнева в СССР, которое теперь нередко ностальгически описывается как «прекрасные десятилетия», фактически было консервативной реакцией на бурный и тревожный период хрущевской «оттепели». Впрочем, советские лидеры прекратили в 1970-х годах всякие разговоры о рыночном социализме потому, что доходы от экспорта нефти и газа предоставили им преходящую роскошь бюрократической инерции.

Китай, конечно, не обладал большими запасами нефти. Вместо этого КПК могла использовать для своего НЭПа бесчисленную армию трудолюбивых крестьян и провинциальных ремесленников, равно как и рыночные знания представителей китайской диаспоры. Непосредственная политическая причина допущения рыночных сил первоначально лишь в сельскую местность Китая была также грубо простой и понятной: разрядить напряжение, отложить очередной революционный рывок, позволить крестьянам прокормить себя и города. Сделав этот первый не слишком решительный шаг, китайские коммунисты вступили на долгий путь, который позволил им благополучно миновать политический кризис 1989 года. Оставаясь номинально коммунистическим, Китай, по сути дела, воспроизводит сегодня в укрупненном масштабе прежнюю модель антикоммунистических «диктатур развития» Восточной Азии, — таких, как Южная Корея или Тайвань, которые выросли под патронажем американской гегемонии времен холодной войны.

Непреднамеренно удачный выход Китая из коммунизма помогает нам понять причины непреднамеренной советской катастрофы. Главной причиной стал грандиозный провал коллективных действий со стороны номенклатуры, причем провал в защите собственных общеклассовых интересов ради сиюминутных и индивидуальных перебежек и побегов из рядов своего класса. Лавина политических событий 1989 года посеяла панику и вызвала массовое бегство из рядов советского чиновничьего корпуса. Именно эти люди разрушили свою страну, а не романтические националисты в республиках и не демократическая интеллигенция в Москве и Ленинграде. Борцы с номенклатурой, при всей их эмоциональной окрыленности и привлекательности, не имели организованных сил, достаточных для того, чтобы сокрушить коммунизм самостоятельно. В 1989 году и даже в 1991 году у антисоветских оппозиций все еще не было серьезного организационного базиса для быстрой мобилизации и перехвата падающей политической власти. Это может показаться неожиданным, но и номенклатура не могла полагаться на легитимные общие структуры для координации самозащиты в критический момент. В годы перестройки (1985–1989) Михаил Горбачев успешно использовал свою верховную власть генерального секретаря, чтобы защитить себя от бюрократической реакции типа той, которая привела к отставке Никиты Хрущева. Горбачев до поры очень успешно маневрировал как в новом публичном пространстве (так называемая гласность), так и посредством аппаратных интриг. В результате он мастерски запутал и парализовал все три опорных института советского режима: коммунистическую партию, центральные министерства и тайную полицию. Где-то до лета-осени 1989 года большинство номенклатуры пребывало в непонимании и оцепенении. Но когда Горбачев пожертвовал или был вынужден пожертвовать в своей многоходовой игре коммунистическими сателлитами Восточной Европы, номенклатуре внезапно открылись ее истинные риски и ставки в большой и неопределенной игре. Заметьте, после 1989 года советская олигархическая элита раскололась именно по линиям бюрократических сфер влияния в промышленном секторе и в национальных республиках. Впервые после легендарных двадцатых годов внутри и вокруг компартии появились разнообразные фракции и движения. Но эти фракции и движения, как прогрессивные, так и реакционные, оказались недолговечными и эфемерными. В условиях нарастающего хаоса ни у кого не было достаточно ресурсов и времени, чтобы осознать свои интересы, сплотиться и выработать план действий. В итоге номенклатуре оставалось полагаться на привычные элементарные личные связи по линиям служебной «дружбы», патронажного покровительства и коррупционного сговора. В те дни процесс казался совершенно хаотичным, но он был не полностью случайным.