Иммануэль Валлерстайн - Есть ли будущее у капитализма?

Чтобы правильно оценить возможности упадка, обновления или же преобразования капитализма, мы должны признать, что он не является полностью замкнутой системой. Можно абстрагироваться от сложных исторических условий и изучать гипотетически совершенно чистую капиталистическую систему. Однако в своей эмпирической реальности капитализм всегда требует сочленения с некапиталистической экономической деятельностью, а также с политическими, социальными и культурными факторами; это не только экономическая, но правовая и институциональная система. И многие из наиболее серьезных угроз капитализму ныне обусловлены его зависимостью от факторов, которые не являются чисто экономическими.

Я сформулирую некоторые аргументы против представления о неминуемости развала капитализма и предположу, что, если капитализму суждено утратить свое господствующее место в глобальных экономических процессах, это, скорее всего, будет следствием достаточно длительного преобразования и развития других форм экономической организации наряду с сохраняющейся капиталистической деятельностью. Но это не значит, что долгосрочное будущее капитализма предрешено.

Во-первых, сохраняются вопросы системного риска и сбалансированности финансов по отношению к другим экономическим секторам. Во-вторых, капиталистическая доходность часто зависит от экстернализации издержек экономической деятельности — человеческих, экологических и финансовых. Такие проблемы, как загрязнение окружающей среды или безработица на неустойчивых рынках, требуют внимания государств или других социальных институтов. Но институтов, решающих эту задачу, не хватает; в местах, где в последнее время капиталистический рост был значительным, социальное развитие отставало от экономического роста, тогда как неолиберализм ослабил институциональные способности западных стран и даже создал проблемы для политической легитимности. В-третьих, капитализм уязвим не только перед «внутриэкономическими» или институциональными факторами, но и перед внешними угрозами, такими как климатические изменения или войны. Вопрос все еще в том, каково значение экологических пределов роста и потенциальных геополитических конфликтов, усугубленных неравным ростом, с которыми сегодня столкнулся капитализм, — беспрецедентная по историческим меркам машина по порождению исторического роста.

В каждой из этих областей попытки разобраться с угрозами капитализму могут привести к его преобразованию, а не к развалу. Все эти угрозы в своей совокупности способны породить мир, в котором капитализм останется весьма важным и даже в какой-то мере вернет себе жизненные силы, хотя и не будет больше организовывать миросистему и господствовать в ней так, как это было в недавний исторический период.

Мысль о том, что капитализм развалится так, как, скажем, развалился Советский Союз, сбивает с толку. Такой развал требует внезапности, перехода от бытия к небытию за какие-то несколько лет. Советский Союз мог закончиться едва ли не в одночасье, поскольку это была особая институциональная структура, а именно государство, и ее правовая форма могла распасться. Однако капитализм отличается слишком многим.

Как государство, СССР представлял собой особую корпорацию, и в первую очередь распалась именно эта корпорация. Однако, разумеется, распад этой правовой и политической структуры привел также к масштабным изменениям в иных властных отношениях и в практической деятельности. И все же многие институты, связанные друг с другом в советском государстве, продолжали существовать (пусть и в измененной форме), даже когда самого государства уже не было. У Москвы в Советском Союзе был определенный правовой и институциональный статус, и он не сильно отличается от статуса этого города в возникшей Российской Федерации и республике. Газпром изменился больше. Его создание в 1989 году привело к преобразованию правового статуса и управленческой структуры прежней российской газовой индустрии. После распада СССР Газпром в 1992 году был приватизирован и с тех пор действовал в качестве акционерной компании. В 1990 году он стал жертвой вывода активов, затем в какой-то мере был восстановлен, а в 2000-е годы вернулся под государственный контроль. Можно составить длинный список похожих примеров частичной преемственности и частичных трансформаций.

Тем не менее поучительно предложенное Дерлугьяном объяснение того, почему СССР можно считать устойчивой и вполне прочной конструкцией, сохранявшейся вплоть до самого конца. Рассматривать будущее исключительно как линейную проекцию, не принимая во внимания возможность резких разрывов, — ошибка. Дерлугьян напоминает нам о том, как могут накапливаться проблемы, из-за которых поддерживать систему все сложнее: она становится беззащитной перед незначительными действиями и событиями, влекущими серьезные последствия в силу неустойчивой интеграции целого. Кроме того, он указывает на то, что даже большая структура, которая считалась самоочевидным основанием базового контекста и условий всей остальной жизни, может оказаться намного более изменчивой, чем можно было судить по устойчивости ее поверхностных проявлений. Однако мы должны признать, что Советский Союз не был равнозначен социализму, а потому не может считаться прямой аналогией капитализму. Он представлял собой нечто более частное и относящееся к иному порядку вещей.

И этот вывод сохраняется независимо от того, как именно мы трактуем капитализм — как набор практик, которые могут применяться капиталистами, где угодно, или же как экономическую систему, объединяющую предприятия, рынки, инвестиции и рабочую силу во всем мире. Капитализм — это историческая формация, основанная, как сказал бы Майкл Манн, на определенном множестве властных сетей. Последние четыреста лет она существовала преимущественно в форме современной миросистемы, проанализированной Иммануилом Валлерстайном. Это иерархическая, неравномерно интегрированная организация, в которой первичными элементами выступают национальные государства, а экономические акторы в своих существенных характеристиках зависят от отношений с политической властью и условий, предоставляемых ею.

Конечно, идея национального государства в определенном смысле остается идеалом, а не реальностью; привязка социокультурной идентичности к государственным институтам никогда не была совершенной; экономическая интеграция сама может развивать национальную интеграцию, а экономические акторы, конечно, тоже влияют на государство. Но даже если национальное государство в какой-то мере является фикцией, оно представляется ключевым формальным элементом для участия в глобальных процессах, воспроизводимых в политическом изоморфном виде. Большинство международных организаций выглядят именно так — они структурированы национально организованными участниками. А государства, устроенные таким образом, создают для капитализма наиболее важные из базовых условий. Они обеспечивают фирмы и рынки правовыми и монетарными основаниями. Они управляют взаимосвязями различных фирм, индустрий и секторов или же определяют условия для такого управления. Организуя структуры культурной и социальной причастности (пусть и несовершенные), а также регулируя рынки, они организуют рабочую силу, потребительские рынки и доверие. Термин «национальное государство», возможно, является лишь условным сокращением для «усилий по организации политики и социокультурной причастности в рамках национальных государств», однако эпоха капитализма совпала с эпохой национальных государств. Не существует «реального» капитализма, сколь бы глобальным он ни был, который не обусловливался бы своей политико-экономической и социокультурной организацией. Значение этого тезиса в том, что реальное капиталистическое процветание и устойчивость зависят от национальных государств и предоставляемых ими институциональных возможностей. Они должны быть обновлены или изменены. Однако в течение сорока лет страны ОЭСР уклонялись от этой задачи. Вместо этого они все больше выхолащивали созданные в прошлом институты «государства всеобщего благосостояния», снижая издержки, стремясь к непосредственной конкурентоспособности и пренебрегая при этом долгосрочным благосостоянием и безопасностью своего населения, а также коллективным инвестированием, которое гарантирует будущую включенность в экономику.