Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина

Деньги я сушил, облепив купюрами ведро. По местным понятиям у меня с собой была просто огромная сумма, и я, боясь быть ограбленным, пытался скрыть от хозяев, что именно делаю у ведра. Увы, моя тайна была раскрыта. Пожилая крестьянка принесла мне лаваш, сыр и чачу. При этом женщина мне сказала, чтобы я не прятал свои деньги, так как они «никому не нужны».

Слегка обсохнув, я дошел до деревенской автостанции и вскоре сел на маршрутку, идущую в Сухуми. По пути машину остановили на милицейском посту, а так как вещи мои были сухи лишь очень относительно, то у стражей порядка не было никаких сомнений, каким именно «путем» я пересек границу. В общем, меня задержали.

При этом милиционеры все время подчеркивали, что абхазы как раз рады пускать всех россиян, а границу закрыл Кремль. В общем, моя проблема решилась где-то за полчаса: милиционеры позвонили в местное КГБ, и те дали команду «отпустить журналиста».

Увы, в отделении милиции вскрылась другая неприятность. Почти все мои деньги куда-то загадочным образом исчезли. Я было грешил на ментов, но один из стражей порядка обнаружил разрез на сумке, где я хранил деньги, — оказывается, в маршрутке меня обокрали. К счастью, в заначке у меня было еще несколько сотен долларовых купюр — а с учетом местной дешевизны, это была очень приличная сумма. Так что голодать мне не пришлось, но все равно было как-то обидно.

На въезде в Сухуми я увидел табличку с тщательно замазанной буквой «и» в названии города. Я отдыхал в Сухуми в советское время, тогда город источал какую-то бешеную энергию и веселость. Сейчас все было совсем по-другому. То, что я увидел, можно было назвать городом лишь с большой натяжкой.

Очень многие здания были разрушены, и их никто и не пытался отстраивать заново. Развалины были покрыты буйной субтропической растительностью, а среди руин паслись коровы и козы.

Но больше всего некогда цветущий курорт поражал своим безлюдьем. Когда я зашел в ресторан на городской набережной, то на меня посмотрели почти как на инопланетянина. Рядом с заведением расставил свои картины местный художник — армянин дядя Миша. Денег у него не было, но он как-то все-таки хотел проявить гостеприимство и стал рекомендовать мне «особенно вкусные блюда».

— Что, дядя Миша, угощаешь?! — смеялись хозяева ресторана.

Выяснилось, что за последние три дня я первый посетитель.

— А зачем же вы тогда работаете? — с удивлением спрашиваю я.

— Да хоть какая-то, а жизнь. Вот и дядя Миша свои картины на продажу выставил, хотя прекрасно понимает, что никто не купит.

Я посмотрел в сторону моря: сразу же за набережной начинался роскошный песчаный пляж, и хотя была середина июля, пляж был абсолютно пустынным.

В Сухуме я остановился в семье знакомых местных русских интеллигентов, которых я запомнил как ярых сторонников абхазской независимости. Приняли меня с радостью, но вот угостить чем-нибудь не могли — денег у моих знакомых не было совсем. Я закупил по смешным ценам продуктов на местном рынке, и мои хозяева стали заметно веселей.

— Когда была война с Грузией, то оставалась какая-то надежда. Но сейчас уже ясно, что прежней прекрасной жизни не будет. Абхазия — это наш «Вишневый сад», он уже продан, а нам нужно уезжать! — несколько высокопарно объяснила мне свое восприятие происходящего в республике хозяйка дома, бывшая актриса Сухумского Русского театра.

Сразу же после ввода российских войск в Чечню (в первую чеченскую войну) я относился к Джохару Дудаеву с неприятием и в целом поддерживал федералов. Дело в том, что я уже побывал в дудаевской Чечне, и она произвела на меня впечатление крайне опасного для России бандитского анклава. «Победить Дудаева с помощью чеченцев не удалось, что ж придется ввести войска!» — рассуждал я.

Увы, человек — создание субъективное, и мое отношение к федералам резко изменилось после того, как я побывал объектом «точечных ударов» российских бомбардировщиков.

Как и большинство журналистов, я остановился в грозненской гостинице «Французский дом». Вечером мы наливали себе по стакану водки со словами: «Дай Бог прожить нам еще одну ночь». Минуты через три раздавался рев бомбардировщиков. «Господи, сделай так, чтобы этот снаряд был не наш!» — прервав дыхание, замирал каждый из нас. Через несколько секунд раздавался взрыв: с потолка сыпалась штукатурка, дребезжали стекла — это означало, что смерть миновала и на этот раз.

Грозный в первую чеченскую

Особенно не по себе было иностранцам. По ночам, надев на голову каски, они ложились спать в коридоре, надеясь, что это поможет им избежать смерти. «Это самая страшная из всех войн, на которых мы работали. И в бывшей Югославии, и даже в Багдаде убивали в первую очередь военных, здесь же главная мишень — мирные жители», — испуганно говорили чужеземные репортеры.

Большинство чеченцев отправили своих жен и детей к родственникам в деревню, а в городе остались только боевики и местные русские. Авиация, без преувеличения, просто сносила центр города, где, к слову сказать, практически не было дудаевцев. Когда я после бомбежек выходил считать трупы, то соотношение было таким: на одного убитого боевика приходилось девять погибших мирных жителей — большинство славян.

На стенах грозненских домов можно было увидеть рисунки русских малышей. Вот самолеты, расстреливающие жилые дома, а вот танк, расстреливающий здание. Иногда дети поясняли свои рисунки: на самолетах рисовали звезды или же просто писали «Россия», нередко с одним «с».

Когда российские войска в конечном итоге взяли Грозный, многим лучше там не стало. По моим наблюдениям, значительная часть «федералов» отнюдь не испытывала угрызений совести. «Те русские, кто здесь остался, сами виноваты. Нормальные русские уже давно в России!» — неоднократно приходилось слышать мне от российских военных. Лично меня очень поразил эпизод с русским мужчиной, приехавшим в Грозный из Волгограда, чтобы вывезти свою сестру. Солдаты на блок-посту отобрали у него гостинцы для родственницы: «Нам закусывать нечем!»

В городе процветало мародерство. Чтобы хоть как-то обезопасить себя, жители писали на своих жилищах: «Здесь живут люди». Популярна была и такая надпись: «Квартира ограблена уже три раза. Просьба не беспокоить».

Такие действия федералов оттолкнули от российской армии даже тех чеченцев, которые раньше были противниками Дудаева.