Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина

Экономика Чечни лежала в руинах, а восстанавливать ее никто и не собирался. Криминальному же бизнесу в самой республике становилось все более тесно. Чтобы прокормить огромную массу вооруженных людей, не желающих заниматься мирным трудом, нужна была новая война. И не так уж и важно, спровоцировано ли вторжение Басаева в Дагестан Путиным. В любом случае, Россия просто не могла мириться с существованием у ее границ бандитского анклава, становящегося с каждым днем все опаснее. Война была неизбежна.

Грозный в первую чеченскую

На этот раз Россия подошла к войне более основательно. Главой российской администрации был назначен бывший муфтий дудаевской Чечни, очень уважаемый в республике человек Ахмат Кадыров. С его помощью Кремль надеялся перевести войну в Чечне во «внутричеченскую».

Справедливости ради стоит сказать, что и накануне первой чеченской войны Кремль пытался воевать с сепаратистами руками чеченцев. Так, лидер антидудаевской оппозиции Умар Автурханов был явной креатурой Москвы. Как может засвидетельствовать автор этих строк, его охрана состояла только из русских, по выправке и манерам очень похожих на кадровых российских офицеров. Однако поход антидудаевской оппозиции на Грозный провалился, стало ясно, что расколоть чеченское общество не удалось, и тогда Москва потеряла интерес к своим ставленникам.

В 1999 году, когда Кремль решился на новый ввод войск в Чечню, ситуация в республике была принципиально другая. «Во время войны в Чечне к нам приезжали отряды добровольцев-ваххабитов из арабских стран. Эти отряды были очень хорошо вооружены, и поэтому в них охотно шли и наши чеченцы. Многие из них приобщились к этому учению и стали пытаться учить и нас, утверждали, что мы искажаем ислам. Действительно, мы долго пытались не выносить сор из избы и утверждали, что проблемы «ваххабизма» в республике не существует. Мы пытались договориться с ваххабитами миром: «Пожалуйста, делайте, что хотите, но не навязывайте своих убеждений нам, не обвиняйте нас в ереси». Увы, диалог не получился», — говорил мне муфтий Чечни Ахмат Кадыров в 1998 году, то есть еще до своего перехода на сторону федералов.

На самом деле, тех, кого Ахмат Кадыров называл «ваххабитами», правильнее назвать салафитами, или «исламскими протестантами» — сторонниками первоначального Ислама времен пророка Мухаммеда. Салафиты выступают против всех нововведений, появившихся в исламе после смерти пророка. Этот вид ислама распространен в Саудовской Аравии и соседних с ней странах, однако после распада СССР «ваххабизм» стал распространяться и в СНГ.

В Чечне же традиционно распространено мистическое направление ислама суфизм (дословно суф — это шерсть, так как суфии предпочитают грубые шерстяные накидки). Суфии пытаются достичь Бога с помощью персонального опыта и медитации, во многом очень похожей на ту, что используют буддисты и йоги.

Особое значение в суфизме имеет зикр — специальная духовная практика, заключающаяся в многократном прославлении Бога. В Чечне зикр — это довольно громкий и воинственный танец, вводящий молящихся в настоящий экстаз. Именно на такой зикр каждую неделю собираются многочисленные гости в доме нынешнего лидера Чечни Рамзана Кадырова. Глава Чечни вместе с другими зикристами бегает по кругу и ничем не отличается от обычного верующего.

С точки зрения «ваххабитов» и зикр и многие другие суфийские обряды являются страшной ересью, салафиты отказываются считать последователей суфийского Ислама мусульманами. По их мнению, они — язычники. После окончания первой чеченской войны разногласия между суфиями и ваххабитами перешли в прямые вооруженные столкновения.

Лидером салафитов в Чечне был уроженец Саудовской Аравии Хаттаб. До Чечни этот человек успел повоевать в Афганистане, Боснии, Азербайджане и Таджикистане. Он был убежденным сторонником «перманентного газавата» до полного освобождения мусульман, а чеченских суфиев называл «агентами русских кафиров».

Я встретился случайно с Хаттабом в горах Чечни, но он не захотел говорить с российским журналистом.

«Извини, плохо по-русски знаю. Только военные слова: резать, убивать!» — сверкнув глазами, буркнул в бороду Хаттаб. «А по-английски?» — спросил я. Увы, выяснилось, что знаменитый борец за ислам не хочет говорить с кафиром ни на каком языке.

Конфликтом «ваххабитов» и суфиев сумел воспользоваться Кремль. Ему удалось переманить на свою сторону как Ахмата Кадырова, так и многих видных чеченских полевых командиров, придерживающихся традиционной для Чечни версии ислама.

При этом бывшего муфтия трудно обвинить в предательстве: всю предыдущую военную кампанию он участвовал в войне с русскими войсками. Однако на этот раз ненависть Кадырова к салафитам (против него было совершено четыре теракта) пересилила его нелюбовь к Кремлю.

Таким образом Москве удалось придать конфликту в Чечне форму межконфессиональной войны, Ахмат Кадыров (а после его гибели пришедший ему на смену его сын Рамзан) все время подчеркивал, что воюют с «шайтанами», еретиками, «искажающими ислам».

В этой ситуации очень многие чеченцы отвернулись от сепаратистов. «Одно дело воевать против русских, а совсем другое — против своих же земляков», — приходилось мне слышать от многих бывших боевиков.

Правда, на беду Москвы, салафитов поддержали многие лидеры сепаратистов. Достаточно интересна трансформация воззрений одного из самых влиятельных полевых командиров, знаменитого террориста Шамиля Басаева.

Первый раз Басаева мне довелось увидеть в 1993 году в Абхазии, где он возглавлял отряды, сражавшиеся с грузинскими войсками. У штаба северокавказских добровольцев в Сухуми я спросил невысокого молодого мужчину, где я могу найти их командира. «А вы кто?» — вопросом на вопрос ответил боевик. Узнав, что я корреспондент, незнакомец ответил: «Я и есть Басаев — спрашивайте».

В ту пору ныне знаменитый террорист казался застенчивым человеком. Чувствовалось, что он еще не привык общаться с журналистами и старается отвечать так, чтобы не попасться на «провокационные» вопросы.

Вторично я беседовал с Басаевым вскоре после нападения на Буденновск. Он был уже совсем другим. В его движениях чувствовалась уверенность в себе, но во взгляде появились усталость и грусть. Разговор сначала не клеился. Было ясно, что Шамилю смертельно надоели спрашивающие одно и то же корреспонденты.

Неожиданно положение спас бывший вместе со мной московский представитель Кестонского института (английская организация по защите религиозных свобод в странах бывшего социалистического лагеря) Лоренс Юзелл. Он вдруг обратился к Басаеву: «Как вы, верующий человек, пусть и для доброго дела, могли переступить через смерть невинных людей?!» Этот вопрос не на шутку задел «героя», и мы до четырех утра беседовали на философские и теологические темы.