Патрик Робинсон - Уцелевший

Дома, в нашем тихом лесном уголочке, жизнь кажется довольно беззаботной. Большая часть проблем там связана со змеями. Отец научил нас, как с ними справляться, особенно с королевскими аспидами и медноголовыми гадюками. Хотя водятся там и гремучие змеи – восточные бриллиантовые гремучки, и большие королевские змеи, которые едят остальных своих сородичей. В местных озерах изредка можно встретить водяного щитомордника, и вот он – довольно неприятное существо. Эти змеи любят гоняться за людьми, но я, хоть их и не люблю, совсем их не боюсь. Морган иногда охотится на змей из спортивного интереса – ему нравится гоняться за ними.

Где-то километра через полтора от нас, вверх по улице, находится пастбище огромного гурта техасских лонгхорнов – особой породы коров, выведенной на моей родине. За нашим домом стоит конюшня с несколькими стойлами для лошадей моей мамы. Некоторые из них принадлежат ей, некоторые – другим людям и просто находятся у нее на постое.

Люди присылают ей лошадей ради ее волшебного дара оживлять больных или слабых животных и приводить их в полную боевую готовность. Никто не понимает, как она это делает. Она просто лошадиная волшебница. Но у нее есть специальные способы кормления. Например, для определенных видов больных скаковых лошадей есть какое-то варево из водорослей, которое, как она клянется, может сделать Секретариата из любого ковбойского пони. Прости, мам. Я не хотел тебя обидеть. Это была просто шутка. Серьезно, моя мать – замечательная наездница. Из измученных и дохлых кляч она делает лоснящихся, здоровых скакунов. Я думаю, поэтому лошадей постоянно к нам привозят. Мама может одновременно справляться только с десятью, и каждое утро в пять часов она уже приходит в амбар, чтобы ухаживать за своими подопечными. Если набраться терпения, можно ясно увидеть тот эффект, который она оказывает на лошадей, те очевидные результаты, к которым она приходит благодаря своим знаниям и умениям.

Моя мама родом из Техаса, как и семь поколений семьи до нее, хотя однажды она и переезжала в Нью-Йорк. В нашем краю это как переезд в Шанхай, но мама всегда была довольно привлекательной блондинкой, и она хотела сделать карьеру, пойти в стюардессы. Но длилось это недолго. Мама очень быстро вернулась на обширные земли Восточного Техаса, к своим лошадям. Как и все мы, она чувствует, что Техас – это часть ее души. Как и моей души, души отца и, определенно, как самая суть Моргана.

Никто из нас не смог бы жить в другом месте. Только там мы по-настоящему дома, с людьми, которых мы знаем и которым доверяем вот уже много лет. Никто не сравнится с техасцами по их эмоциональности, оптимизму, крепости дружбы и благопристойности. Я понимаю, что не все с этим согласятся, но для нашей семьи это так. Вдалеке от дома мы чувствуем себя не в своей тарелке. Можно даже не пытаться притворяться.

Это значит, что мы гораздо раньше других начинаем скучать по дому. Но я вернусь туда сразу, как только закончится моя военная служба. И я надеюсь в свое время умереть там. Не проходит и дня вдали от дома, когда я не думаю о нашем маленьком ранчо и о моем большом круге семьи и друзей, не вспоминаю, как мы пили пиво на крыльце дома и как рассказывали друг другу длинные истории. Некоторые из них были наполнены правдивыми фактами, какие-то вымышлены, но абсолютно все наполнены весельем.

И раз уж я затронул эту тему, расскажу, как фермерский мальчишка из Восточного Техаса превратился в унтер-офицера первого класса и командира группы спецназа SEAL США. Если попробовать объяснить коротко, вероятно, это произошло благодаря таланту, хотя не скажу, что у меня его больше, чем у остальных. На самом деле мои природные качества не такие уж выдающиеся. Я довольно крупный, потому что это было дано мне просто от рождения. Я довольно сильный, потому что очень многие люди приложили кучу усилий, чтобы меня натренировать. Я невероятно целеустремленный, потому что, если у тебя нет выдающихся талантов, как в моем случае, приходится постоянно стремиться вперед, а как же иначе?

Я буду усиленно работать даже в одиночку. Я буду двигаться дальше и дальше до тех пор, пока не уляжется пыль на дороге. К тому моменту я часто остаюсь единственным из претендентов. Может, я не самый лучший в спорте, пусть не самый быстрый, но можно сказать, что я довольно ловкий. Я знаю лучшую позицию и хорошо предугадываю исход событий. Думаю, что именно поэтому я был довольно-таки сносным спортсменом.

Дайте мне мячик для гольфа, и я могу забросить его довольно далеко. Только потому, что гольф – игра, которая требует постоянной и непрерывной практики. Это мой стиль упорства. На это я однозначно способен. Я могу играть с большим отрывом, хотя я и не был от рождения Беном Хоганом (кто не знает – это довольно знаменитый игрок в гольф). А Бен, кстати, тоже техасец. Мы родились на расстоянии 150 километров друг от друга, а у меня на родине это, считай, почти через дорогу. Бен знаменит тем, что тренировался больше чем любой другой гольфист всех времен. Это уж должно что-то значить.

Я родился в Хьюстоне, но рос недалеко от границы с Оклахомой. У моих родителей – Дэвида и Холли Латтрелл – в те времена была большая ферма, около 1200 акров земли. У нас было 125 голов лошадей, в основном чистокровных верховых и квотерхорсов. Моя мама управляла программой разведения, а папа был ответственным за скачки и операции по продаже.

Мы с Морганом росли среди лошадей, кормили их, поили, вычищали стойла и, естественно, ездили. Почти каждые выходные мы садились в дилижанс и отправлялись на скачки. В то время мы были еще маленькими, а родители были отменными наездниками, особенно мама. Так мы и учились. Мы работали на ранчо, чинили изгороди, вовсю размахивая молотками уже в девять лет. Мы с Морганом таскали огромные тюки сена на чердак, работая, как взрослые, с самого раннего детства. На этом настаивал отец. И долгие годы наши дела шли отлично.

В то время и сам Техас переживал свои лучшие времена. В Восточном Техасе, где одна за другой воздвигались буровые установки, а все окружающие их люди становились мультимиллионерами, цена нефти поднялась аж на 800 процентов в промежутке между 1973 и 1981 годами. Я родился в 1975 году, когда эта волна только начала набирать силу, и надо сказать, что семья Латтрелл находилась в те времена достаточно близко к ее гребню.

Для моего отца ничего не стоило скрестить красивую кобылку и жеребца за 5000 долларов, а потом продать их годовалого жеребенка за 40 000 долларов. Так он и делал. Моя мама была истинным гением в вопросе лечения лошадей: она покупала их за бесценок, потом посвящала долгие месяцы нежной и бережной заботе о них, выкармливала и выращивала молодых скакунов, которые стоили, по меньшей мере, в восемь раз больше, чем она заплатила изначально.