Патрик Робинсон - Уцелевший

Гулаб отвел нас вниз на плоское поле у основания деревни, и, включив линию коммуникации, мы ждали. Часовые рейнджеров стояли по всему периметру поля на случай, если талибы вздумают предпринять последнюю попытку атаки. Я знал, что они следят, и не сводил глаз с горного склона, пока все мы ждали вертолет, – около двадцати членов армейского состава и где-то десять жителей деревни, которые были со мной с самого начала.

Мы сидели в темноте, прислонившись спинами к каменной скале, смотрели на поле и просто ждали. Далеко, за высоким горизонтом из гор, незадолго до 22.00 мы услышали ни с чем не сравнимый треск большого военного вертолета США, пролетавшего над горами.

Мы видели, как он кружит, держась подальше от склонов, где, как я считал, находились лагеря «Талибана» и «Аль-Каиды». И тогда внезапно Гулаб взял меня за руку и прошипел: «Маркус! Маркус! «Талибан»!»

Я посмотрел на выступ и в темноте увидел быстро передвигающиеся по склону горы огни. «Талибан», Маркус! «Талибан»!» – Гулаб был очень взволнован, так что я позвал армейского капитана и указал на опасность.

Все среагировали моментально. Гулаб, который пришел без оружия, взял мое ружье, потом он и двое его парней помогли мне взобраться на выступ скалы и спуститься вниз с гораздо более глубокого уступа на другой стороне. Несколько жителей деревни со всех ног побежали вверх по склону к своим каменным домам. Только не Гулаб. Он занял позицию за скалой, целясь из моего ружья прямо во врага на широком склоне горы.

Армейские связисты принялись за дело, вызывая воздушную армаду США, которая, по нашим сведениям, была в нашем распоряжении – истребители и вертолеты были готовы атаковать эту гору, если возникнет даже малейшее предположение, что талибы могут попытаться ударить в подлетающий спасательный вертолет.

Я полагал, это было очевидно: они планируют одну последнюю атаку, одну отчаянную попытку убить меня. Я схватил один прибор ночного видения и занял позицию за скалой, пытаясь обнаружить горцев, чтобы прижать их раз и навсегда.

Спасательный вертолет все еще находился далеко от нас, когда Вооруженные силы США, которым уже поперек горла встал этот долбаный Бен Шармак, наконец дали себе волю. Самолеты с ревом приблизились к черным расщелинам и взорвали все на этих склонах: бомбами, ракетами, всем, что у них было в наличии. Прогремел целый ураган убийственных взрывов. Никто не мог бы там выжить.

В ту ночь свет «Талибана» погас. Все лучи света, костры и фонари – в один миг выключилось все. А я просто сидел за скалой и передавал информацию связистам рядом со мной, идентифицируя позиции талибов. Я делал то, чему меня обучали. Потом я поднялся на ноги с улыбкой на лице, глядя, как мои парни стирают в порошок этих уродов, которые покалечили малышей из деревни и убили многих офицеров моей роты. На хрен их, разве не так?

На моем лице играла хмурая улыбка, я признаю. Но эти ребята гнались за мной, пытали меня, преследовали меня, пытались убить меня уже сотни раз, взорвать меня, почти что похитили, угрожали меня казнить. И теперь американские вояки всыпали им по первое число. Прекрасно. Я видел доклад, подтверждающий, что тридцать два человека – члены «Талибана» и «Аль-Каиды» – погибли в ту ночь на горе. Мало.

Сотрясающий воздух грохот постепенно стих на высотах Гиндукуша. Воздушная атака США закончилась. Зона высадки была очищена, безопасность обеспечена, и спасательный вертолет подлетел с юга на поле.

«Зеленые береты» все еще были на связи и дали пилоту указание приземляться прямо на только что убранное деревенское опиумное поле. Помню, как вертолетные лопасти вызывали в ночном воздухе красивые зеленые биолюминесцентные помехи.

Я слышал, как наше судно снижается в нашем направлении, этот ночной призрак ревущей воздушной мощи США. Это был всеобъемлющий, дребезжащий, оглушительный гул, скорее громыхающий, чем отражающийся эхом от высоких пиков Гиндукуша. Ни один вертолет никогда не разрывал местные звуковые барьеры более грубо. Зловещая тишина этих гор отступила пред вторым за ночь нападением децибел. Земля тряслась. Пыль взвилась вверх песчаной бурей. Лопасти визжали в чистом горном воздухе. Это был самый великолепный звук, который я когда-либо слышал.

Вертолет медленно подлетел и приземлился в нескольких метрах от нас. Погрузочный мастер спрыгнул на землю и открыл основной отсек. Парни помогли мне забраться в кабину, Гулаб присоединился ко мне. Мы тут же взлетели, и никто из нас не выглянул в темноту неосвещенной деревни Сабрэй. Я – потому что знал, что все равно не могу ничего разглядеть; Гулаб – потому что не был уверен, когда вернется сюда. Угрозы талибов ему и его семье были гораздо более серьезной проблемой, чем он когда-либо признавал.

Гулаб боялся вертолета и сидел, вцепившись в мою руку, на протяжении всего короткого перелета до Асадабада. Там нас обоих выгрузили. Я летел дальше, в Баграм, Гулаб же, по крайней мере, пока, должен был остаться на этой базе в своей стране и постараться помочь военным США. Я обнял его на прощание, этого загадочного дикаря, который столько раз рисковал ради меня своей жизнью. Казалось, он не ожидал ничего взамен, но я еще раз попытался отдать ему свои часы. Он отказался, как отказывался уже четыре раза.

Для меня наше прощание было болезненным, потому что я не мог выразить словами свою благодарность. Я этого никогда не узнаю, но, вероятно, он бы тоже сказал мне что-нибудь, если бы только у него нашлись подходящие английские слова. Это могли быть даже теплые или дружеские слова, например: «Шумный подонок, слоноподобный, неблагодарный сукин сын». Или: «Чем тебе не угодило наше лучшее козье молоко, дебил?»

Но в такой ситуации большего нельзя было сказать. Я направлялся домой. А он, может быть, никогда не сможет вернуться в свой дом. Наши пути, которые пересеклись настолько внезапно и так сильно изменили наши жизни, скоро разойдутся. Я сел в большой самолет «C-130», летящий в Баграм, на мою базу. Мы приземлились на главную посадочную полосу в 23.00, ровно через шесть дней и четыре часа после того, как Майки, Акс, Дэнни и я заняли это самое место. Мы тогда лежали на этой самой земле, любовались заснеженными вершинами вдалеке, смеялись, шутили, как всегда, были оптимистичны и не подозревали о том испытании огнем, которое ожидало нас высоко в этих горах. Меньше недели. И будто тысяча лет прошла.

Меня встретили два доктора и карета «Скорой помощи», которая могла мне потребоваться. К самолету подошла небольшая группа медсестер, одну из них я знал еще со времен добровольной работы в госпитале. Остальные были шокированы при виде меня, но эта сестра взглянула на меня, стоящего наверху трапа, и залилась слезами.