Стивен Поттс - Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких

Нелюбимый гений, обладающий странным даром предвидения, Камилл предвидел несчастье, обрушившееся на Радугу, и они с Робертом оказываются первыми на планете людьми, противостоящими Волне. Ее воздействие чувствуется еще до того, как на горизонте появляется сверкающая полоса ярче солнца. В ходе эвакуации с исследовательского аванпоста (единственными работниками которого на тот момент и были Роберт и Камилл) Камилл погибает, раздавленный каким-то тяжелым оборудованием. Когда Роберт возвращается в основную лабораторию, на экране видеотелефона появляется Камилл, сообщающий о продвижении Волны и самим фактом своего появления вызывает сильнейшие сомнения в правдивости и человечности Роберта. Воскрешение Камилла остается необъясненным до самого конца повести — Стругацким очень нравится разбрасывать такие жгучие тайны по тексту, что будет проявляться на всем протяжении их творчества.

Волна приближается, и научные установки планетного социума начинают вступать в конфликт с гуманистическими. С одной стороны, администратор просит ведущего нуль-физика Ламондуа попытаться остановить Волну до того, как погибнет все, обеспечивающее автономность планеты — посевы, энергостанции и т. д. Ламондуа отвечает, что «Радуга — это планета физиков. Это наша лаборатория» и намеревается продолжать исследования Волны до последней возможности. Не ранее середины повести выяснятся, что этот спор был беспредметен — Волну ничто не может остановить.

Глава, в которой это выясняется, начинается довольно драматически — с выразительной фразы: «Роберт видел, как все это произошло». За этим следует холодящее душу описание приближающейся Волны, взрывов гигантских энергопоглощающих машин, пытавшихся замедлить ее продвижение, и все это — на фоне моментов эвакуации. Разительный контраст между прозаичными и даже тривиальными эпизодами последней и ошеломляющим масштабом несчастья описывается авторами в их лучшей стилистической манере. Ярким примером этого может служить нижеследующий отрывок:

«Вестибюль был усеян оберточной бумагой и обломками какого-то прибора. Дверь из небьющегося стекла была расколота вдоль. Роберт боком протиснулся на крыльцо и остановился. Он увидел, как один за другим уходят в небо битком набитые птерокары… Он увидел, как Гасан и Карл, разевая от натуги рты, пытаются закинуть свой саркофаг в дверцу вертолета, а кто-то изнутри старается им помочь, и каждый раз саркофаг бьет его по пальцам. Он увидел Патрика, совершенно спокойного, сонного Патрика, прислонившегося спиной к заднему фонарю вертолета с видом сосредоточенным и задумчивым. А повернув голову, он увидел чуть ли не над собой угольно-черную стену Волны, бархатным занавесом закрывающую небо».

Роберт и его друг Патрик демонстрируют героизм явно импонирующего Стругацким вида — они рискуют своими жизнями для обеспечения успеха эвакуации. Но — типично для двойственности, с которой изображен Роберт, — в следующей главе он приносит в жертву Волне полный детей аэробус, чтобы спасти свою возлюбленную, Таню.

В это время в Столице, расположенной на экваторе, наконец поняли, что беда неотвратима: Волна, идущая от северного полюса, и аналогичная, движущаяся с юга, в ближайшие часы встретятся на экваторе, уничтожив все живое на планете. Все обитатели планеты, кого смогли найти, собрались в Столице, где инженеры тщетно роют подземное убежище, пока население обсуждает возможности выхода из сложившейся ситуации. Вихрь слухов делает фактически невозможным различение фактов и вымысла. В этих условиях проходит собрание, на котором ученый Ламондуа твердо провозглашает примат научных ценностей перед общечеловеческими. «Разговоры на моральные темы всегда очень трудны и неприятны», — произносит он с неосознанной иронией в свой адрес. Далее он утверждает, что потребность в знании превосходит все прочие соображения. Но, еще не закончив речь, он ломается и признается, что он боится и за свою жизнь, и за жизнь своих детей.

Обсуждается вопрос, кто (или что) будет спасено с планеты на межзвездном корабле Горбовского, находящемся в космопорту Столицы. Горбовский, который на протяжении предыдущей части повести лениво бродил, делясь своими оптимистическими взглядами на жизнь с местными, берет слово после Ламондуа и вежливо информирует собравшихся, что решать уже нечего: он как капитан корабля уже отдал приказ. Спасены будут дети, и только дети. Что касается абстрактных философских размышлений, то Горбовский добавляет: «В общем-то товарищ Ламондуа высказал интересные мысли. Я бы с удовольствием с ним поспорил, но мне надо идти». Почему дети? «Самое ценное, что у нас есть, — это будущее», — отвечает Горбовский. Капитан затрагивает уже знакомую тему, рассматривавшуюся и раньше, в повестях «Стажеры» и «Полдень, XXII век (Возвращение)»: «наше будущее — это дети».

Следующая, предпоследняя, глава коротка, но выразительна до боли. Авторы не срываются в пафос и мелодраму, присущие такой ситуации. Они ограничивают себя простым описанием детей, грузящихся в корабль, родителей, наблюдающих за этим, ученых и художников, один за другим подходящих к Горбовскому с просьбой позаботиться об их произведениях или результатах исследований. В конце концов Горбовский разрешает сложить эти творения в кучу рядом с люком; никто не верит всерьез, что для этих материальных ценностей найдется место. Ему приходится также завернуть от корабля неистовую и эгоистичную мамашу (которой, впрочем, в конце концов удается проникнуть туда) и уговорить погрузиться группу подростков, желающих героически погибнуть. Описан и напряженный, тихо-драматический случай, когда Роберт Скляров появляется с Таней и настаивает, чтобы и ее взяли на борт. Рассерженная на Роберта, девушка отказывается, прежде чем Горбовский успевает отреагировать.

Когда посадка закончена, сначала Валькенштейн, замкнутый штурман, а затем и Диксон, бортинженер, включивший на корабле автопилот, буднично настаивают на том, чтобы остаться на Радуге, уступив место детям. Горбовский не спорит, засовывает удивленного директора школы на борт и закрывает за ним люк, решив, видимо, уже некоторое время назад, тоже остаться на планете.

Финальная глава спокойна — могильно спокойна. Друзья-космолетчики прощаются и расходятся, желая провести последние часы жизни так, как им хочется — по-разному. Диксон уезжает по коридору между двумя Волнами; Марк Валькенштейн направляется в степь, сопровождаемый своей подругой; Горбовский возвращается в город, в свободную компанию остальных. Вдоль главной улицы Столицы художники устроили импровизированную выставку своих работ, и на веранде кафе молодой человек представляет музыку собственного сочинения. У некоторых еще остается надежда — группа инженеров продолжает рыть тоннели под городом, давая повод Горбовскому заметить — как забавно, что «на чудо теперь надеются самые скептические и логические люди планеты…».