Стивен Поттс - Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких

В первом их противостоянии Тройке — на самом деле состоящей из четырех человек — Вунюков (Vuniukov), Хлебовводов, Фарфуркис и Выбегалло — Привалов и Амперян наблюдают рационализацию фиктивного изобретения, пишущей машинки, автоматически отвечающей на вопросы. Правда, это происходит только тогда, когда седой старый изобретатель сидит за клавиатурой. Диалог, который происходит на протяжении этой сцены, напоминает сумасбродный абсурд Кафки, братьев Маркс и «Ловушки-22». Привалов, у которого была заявка на Черный Ящик (из теории информации), в результате получает эту пишущую машинку. Он наблюдает со страданием, как его судьба припечатывается Большой Круглой Печатью; у него больше нет ресурсов после того, как его заявка проштемпелевана. В мире этой бюрократии ничто не может пережить Большую Круглую Печать.

Когда они не принимают неудачных решений, или, что чаще, пока они делают это, члены Тройки обманывают в отношении своей позиции. Особенно преуспевают в этом сморщенный педантичный Хлебовводов и свинский Фарфуркис, вечно сражающиеся за благоволение диктатора Вунюкова (Vuniukov). Среди жертв их бюрократической борьбы — Константин, четырехглазый и четырехрукий пришелец с Антареса, который ищет помощи для починки его космического корабля. Хлебовводов и Фарфуркис пытаются использовать Вунюкова, упорно отказываясь признать Константина пришельцем, несмотря на его внешность, достижения инопланетной технологии и его способность читать мысли и летать по комнате. Наконец, никто из этих упрямых, консервативных, близоруких людей не рискнет принять ничего, что не подходит под их узкую концепцию реальности, реальности, ограниченной чистыми стенами их помещения, их сборниками правил и их игрушечными амбициями.

Многие моменты предполагают, что, по меньшей мере в части случаев, Стругацкие целью своих колкостей избрали именно советскую бюрократию. В своих попытках одержать верх друг над другом, члены Тройки сваливаются в патриотическую бессмыслицу. Например, однажды, подвергая суровой критике всегдашнего козла отпущения, коменданта Зубо, Фарфуркис обвиняет его в том, что система образования в Колонии Необъясненных Явлений не выполняет своей функции: «Политико-просветительные лекции почти не проводятся. Доска наглядной агитации отражает вчерашний день… лозунговое хозяйство запущено», и т. д. Часто встречается бурлескное отражение бюрократического использования слов «народ» и «борьба», например:

«Нынешняя молодежь мало борется, мало уделяет внимания борьбе, нет у нее стремления бороться дальше, больше, бороться за то, чтобы борьба по-настоящему стала главной, первоочередной задачей всей борьбы».

Нельзя сказать, что эта повесть является целостной критикой коммунистической системы. На что Стругацкие жалуются здесь, как и в других местах, так это на то, что люди не преуспели в практиковании лучших сторон их человечности, а вместо того предаются эгоизму, мелочности, глупости и узкой ортодоксии. Это подчеркнуто в нескольких относительно более прямых пассажах, рассыпанных по тексту. В нескольких ситуациях Эдик Амперян использует «реморализатор» («humanizer»), аппарат, демонстрирующий наиболее человечные и разумные стороны индивидуума, подвергнутого обработке. Под влиянием «реморализатора» Вунюков признает слабость и тщету Тройки, сетует, что человечество слишком недавно вышло «из состояния непрерывных войн, из мира кровопролития и насилия, из мира лжи, подлости, корыстолюбия» и потому не способно подняться над подозрительностью, эгоизмом и узколобостью.

В эти редкие рациональные моменты становится очевидным, что Стругацкие снова критикуют скорее человеческую слабость, нежели некое врожденное злонравие. Окружение снова сильнейшим образом влияет на человека. На самом деле, к концу истории даже Привалов и Амперян оказываются совращены мелким безумием этого мира: Привалов собирается вступить в борьбу с Фарфуркисом и Хлебовводовым за благорасположение Вунюкова и хорошую зарплату, а Амперян выясняет, как можно сместить Выбегалло. Только deus ex machina в виде двух коллег снизу спасает героев. Тройка стремительно распускается среди дыма и грома, хотя неисправимый Вунюков, уходя, заявляет в лучшей парламентской традиции: «Есть мнение, что мы еще встретимся в другое время и в другом месте».

Концовка повести как раз настолько открыта, чтобы отразить мораль, характерную и для других произведений Стругацких: исключительно трудно, если вообще возможно, постоянно преодолевать человеческую склонность к эгоизму и пороку. То, что было верным в «Трудно быть богом», верно и совершенно в иной ситуации повести «Сказка о Тройке»: не важно, насколько сильны убеждения и достоинства, они могут функционировать правильно только в должных условиях. Индивидуум находится во многом во власти социального окружения.

Наравне с сумасбродным темпом всего произведения, концовка наступает без предупреждения. Никакие предшествующие события не позволяют предположить, что Привалов и Амперян капитулируют перед Тройкой; это контрастирует с постепенным падением Антона-Руматы с социальных/духовных высот. Такие несоответствия в характерах, равно как и в замысле и даже в тоне, могут быть бросающимися в глаза дефектами в чем-то более серьезном. Хотя «Сказка о Тройке», равно как и «Понедельник начинается в субботу», не претендует на то, чтобы ее принимали всерьез, к ней надо подходить с ее собственными мерками. На уровне сатирического мультфильма «Сказка о Тройке» работает; в ней есть моменты оригинального юмора и колкого остроумия. Но большая их часть, подобно целой повести «Понедельник начинается в субботу», чисто игровой, добродушный. Обе книги находятся в границах советской народной культуры, мира, простирающегося от деревенского фольклора до ориентированного на город журнала сатиры «Крокодил». Только сравнивая эти две работы с такими, как, например, «Полдень, XXII век (Возвращение)», «Далекая Радуга» и «Трудно быть богом», можно увидеть, как далеко первые отстоят от лучших произведений авторов. Их надлежит читать просто для развлечения.

Значительно более тонкая форма сатиры появляется в другой повести 1968 года — «Второе нашествие марсиан». Она была опубликована на английском как «The Second Martian Invasion» (London: MacGibbon & Kee, 1970), «Second War of the Worlds» (Macmillan, 1973), и, наиболее часто, как «The Second Invasion from Mars» (Macmillan, 1979; Collier, 1980). Как следует из одного из вышеприведенных названий, повесть восходит — в искаженном виде — к «Войне миров» Уэллса. Разница между произведениями Стругацких и Уэллса, впрочем, значительно больше, нежели сходство заголовков, которое, как будет показано, является ироническим.

Вторжение с Марса происходит в современной выдуманной стране, в которой смешались античность и современность. Ее деревня дураков — модернизированная версия многих поселений из русской литературы XIX века, если не считать того, что персонажи носят имена из греческой мифологии (Феб Аполлон, Полифем, Артемида и т. д.); с другой стороны, в повести присутствуют упоминания Второй мировой войны, чернорубашечников и Альберта Эйнштейна. Это, впрочем, не современная Греция; привычки персонажей — отчетливо североевропейские. Такая смесь эпох и культур предполагает, что персонажи являются квинтэссенцией человечества. На самом деле, повесть представляет собой басню.