Русская жизнь-цитаты - Русская жизнь - цитаты. Октябрь 2018

https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2088050997924535

Кирилл Мартынов:”против всех институтов, которые еще пытаются выживать в стране без прямого благословения властей, используются ликвидационные штрафы: мы назначим вам именно столько, чтобы вы не смогли заплатить и, следовательно, прекратили существование.

Издание The New Times, возглавляемое Евгенией Альбац, было оштрафовано на 22 млн рублей — формально за несвоевременно предоставленную финансовую отчетность. Специалисты отмечают, что это самый большой административный штраф, присужденный редакции СМИ в России. Даже неспециалистам понятно, что таких денег у независимой прессы в России нет. Роскомнадзор, выступавший истцом, немного перестарался и решил взыскать штраф сразу за три года, хотя юридических оснований для этого не имел — максимальная давность административного правонарушения в таких случаях составляет 3 месяца. Накануне Альбац взяла острое интервью у Алексея Навального в эфире «Эха Москвы», политик отбыл 50 суток ареста и после выхода на свободу оказался гостем СМИ, так что связь между «преступлением» и наказанием здесь прозрачная.

Перед нами хорошо изученный историками феномен. Штрафы, которые вводятся для технического регулирования рынка СМИ или НКО, превращаются в инструмент политического давления. Акт устрашения адресован не только Альбац, но и всем оставшимся в России профессиональным журналистским коллективам.

Нам настойчиво предлагают заняться самоцензурой, ведь в противном случае любая формальная погрешность в работе может обернуться гибелью редакции.

Мера убийственного штрафа для всех своя. Полтора года назад «Роснефть» через суд потребовала у медиахолдинга РБК выплатить 3,2 млрд рублей «упущенной прибыли». Параллельно РБК перешел из рук Михаила Прохорова под контроль Григория Березкина, изменил редакционную политику, после чего сумму скостили до технической.

Единственная вещь, которая способна нарушить этот план — это человеческая солидарность.

Рост числа краудфандинговых инициатив со стороны независимых СМИ и НКО, должно быть, ставит власти в полный тупик: ведь в их понимании действовать можно лишь исходя из циничной выгоды.

Гражданина России, который перевел свои 100 рублей в поддержку «Медиазоны», «7 на 7» или «Таких дел» довольно трудно обвинить в том, что он иностранный агент. На этом наш национальный цинизм и ломается. Интернет и возможность поддерживать независимые проекты словом и рублем делают российскую прогулку к окончательному торжеству авторитаризма максимально долгой.

https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/10/27/78373-likvidatsionnye-shtrafy

Олег Радзинский “Случайные жизни”:

…“Этими” была советская власть. Моя заблудившаяся в литературе семья была твердо уверена, что у всех в стране, кроме творческой интеллигенции, спокойная, уверенная и устойчивая, не зависящая от власти жизнь. Какой эта жизнь была в действительности, моя семья не интересовалась, как не интересовалась и любой не своей действительностью. На самом деле “этими”, “другими”, “чужими” для них была не власть, а все остальные, не жившие гуманитарным творчеством. Этих “других” они не знали и знать не хотели и придумывали их жизнь заново, населяя ее собственными тревогами, мыслями и чаяниями. Которые, в свою очередь, не знала и знать не хотела страна.

Власть же была для интеллигенции своей, родной, неотъемлемым компонентом экзистенциальной дихотомии населенного ими симулякра. Не стало той власти — не стало и их. Советская интеллигенция была по-настоящему советской: кровь от крови и плоть от плоти режима. Когда кровь та перестала течь, оказалось, что другой крови у них в жилах нет. Как не было у товарища Сталина других писателей, кроме тех, что были.

…

Взрастившая нас русская литература XIX века несла в себе огромную опасность для социальной ткани советского общества, оттого что требовала от читателя исполнения миссии, восстановления справедливости и защиты униженных и оскорбленных. Наши деды, начитавшись этой литературы, пошли на баррикады сначала в 1905-м, затем в 1917-м, потому что осознали свой долг перед угнетенным самодержавием народом. Русская классическая литература требовала, взывала, жгла сердца и умы людей глаголами и другими частями речи, и мы, внуки и правнуки совершивших революцию, ощущали свою миссию, свой долг: рассказать правду. Сорвать завесу лжи и восстановить в мире справедливость. Общественный конфликт между “узурпировавшей” власть группой партийных функционеров и “угнетенным” народом воспринимался как конфликт космический, как борьба добра и зла, оттого что русская литература втолковала нам апокалиптическое видение мира, создав образ конечной битвы между светом и тьмой с шагающим впереди революционной матросни Иисусом Христом — в белом венчике из роз. Русская литература XIX века, как никакая другая, ощущала себя наследницей библейских пророков. Она велела читателю не просто читать, а выбрать сторону и действовать в соответствии с возложенным на него долгом, поскольку долг тот возложен свыше:

Как труп в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал…

Мы внимали божьему гласу, доносившемуся до нас через рупор российской словесности. Мы не могли не выполнить долг, ибо по его исполнению Федор Михайлович и Лев Николаевич обещали нам никак не менее, чем “слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение”. Мы ощущали себя солдатами на поле боя, где разыгрывалась вселенская битва добра со злом. Мы становились участниками Битвы.

Отчего нам было просто не читать книги и сочувствовать героям в их переживаниях? Не могли: гнал нас в атаку на силы зла моральный императив. По крайней мере тех из нас, кто внял гласу сверху, а не остался лежать в пустыне. Тех, кто ощущал себя духовной жаждою томимым.

Русская литература поломала много жизней. Я думаю, советская власть могла победить диссидентское движение, только отменив преподавание русской литературы в школах. Странно, что никто в КГБ до такого не додумался.

…

Советская власть методично и последовательно лишала своих граждан общественного пространства. Все, абсолютно все к 70-м годам рассматривалось пережившей оттепель 60-х властью через призму политической лояльности либо отсутствия оной. Советская власть старательно зачищала любые, самые невинные проявления несанкционированной общественной активности, запрещая преподавание йоги, закрывая кружки уныло тянущих звук “ОМ” кришнаитов, не разрешая выступления рок-групп и закатывая бульдозерами выставки неформальных художников, оттого что в стране времен застоя царила паранойя монополии власти на любую инициативу.

Общественное поле перестало существовать, автоматически превратившись в поле политическое. Власть оказала себе медвежью услугу, вытолкнув в это политическое поле множество совершенно не оппозиционно настроенных людей, объявив их инициативы скрыто нелояльными по отношению к власти, хотя ничего нелояльного в этих общественных и творческих инициативах изначально не планировалось. Оттого советская власть, казавшаяся себе вечной, так быстро пала: к ее концу многие люди считали свое — подчас бытовое, подчас бытийное — недовольство политической оппозицией и легко распрощались с надоевшей им властью, как легко мы снимаем тесную обувь, придя домой.