Игорь Сид - Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий

Валерий Ильченко, когда-то писавший работу по этим захоронениям.

Справа от меня ихтиолог Сергей Володин; за ним — ниша для усопших.

Вокруг ни золота, ни даже костей, одни фрески: эти семейные склепы периода последних столетий до р. Х. — первых столетий новой эры разграблены в течение ещё XIX века так называемыми «счастливцами».

И всё же в камере явственно витают некие духи предков … Пусть далеко не первыми, но мы потревожили чужой покой, — ясно помня судьбу первооткрывателей гробницы Тутанхамона)) Нам немного не по себе.

Керчь, август 1990. Фото Оксаны Мосендз.

«В ОГРОМНЫЙ АЙСБЕРГ ВРОСШЕЕ ПИАНИНО»

Циклопический белоснежный рояль, опрокинутый в море Содружества, напомнил об отрешённой интонации «Римских элегий». Снимок сделан в первой большой экспедиции, вскоре после получения Бродским

Нобелевской премии. Так ледяной континент и запомнился: бликами, прозрачностью воздуха и рыб, бесцветными кораллами, отдалённой Нобелевкой.

Прибрежные воды Антарктиды, апрель 1987. Фото автора.

ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ МОРЯ

Ностальгически-сентиментальный — при взгляде из сегодня — кадр сделан напарником по университетской ихтиологической практике.

Около месяца болтались на маленьком безымянном траулере между Феодосией (место приписки судна) и Ялтинской бухтой, делая биометрические замеры рыб вверенных нам промысловых видов.

Моя дипломная работа была посвящена морской лисице, Raja clavata.

Почему для того, чтобы писать потом якобы мемуары путешественника, человек вынужден швырять себя туда, где его никто не ждёт, где ему некомфортно и дико? Ваш автор по натуре своей — кабинетный учёный , точнее — обыкновенный домосед, «принц де Лень»)) Вполне возможно, по наивности и глупому романтизму я прожил отчасти чужую жизнь.

На траверзе мыса Меганом, август 1984. Фото Александра Журбы.

ОДНОРАЗОВОЕ ДЕЖАВЮ:)

Перед взлётом авиалайнера навязчиво вспоминается аэроживопись –

главный, мне кажется, стилистический источник событий 11 сентября.

Небо, не являющееся частью земли, всё же неотъемлемая часть пейзажа, да и в любой кастрюле днище — проводник адского огня — важнее стен.

Поэтому метеопоэтика — это просто особенный раздел геопоэтики.

Земля хоть и холодна, она таит в себе Ад. Но своевольный человек придумал ещё и божественный бриз камикадзе — ради возможности размещать Ад там, где это покажется ему уместным.

Tullio Crali, «Incuneandosi nell’abitato», 1939. В русских публикациях название звучит невинно: «Погружаясь в городское пространство».

На самом деле аутентичный его перевод — «Вонзаясь в посёлок».

РОДИНА — ЭТО НЕ СТРАНА, ЭТО ПЛАНЕТА Фото автора.

…Литературный процесс перестраивается коренным образом. Читатели вербуются из числа пишущей братии — благо это число внушительно. Помимо бумажной версии происходящего, набирают силу устная и сетевая… А представьте себе — что такое организовать вечер? А два? А сто — да так, чтобы хотя бы могло получиться не скучно? Как-то само собой выходит, что надо координироваться с соседями. И офицеры сами собой дорастают до генералов, не свадебных, а полевых. Собственно, таких генералов, чья деятельность перерастает рамки одного салона, на Москву двое — Дима Кузьмин и Сид.

С Кузьминым лично мне всё понятно. Мы с ним друг друга уважаем и устраиваем. А вот Сид…

То он затеет разговор о грызунах в русской литературе, то случит писателей с милиционерами, — словом, создаётся впечатление, что он старательно находит что-то самое важное, актуальное — и отбрасывает его, и так сто раз подряд, и занимается даже не третье-, а стостепенным. С другой точки зрения, эта степенность высшей пробы наводит на мысль, что вообще нет актуальности, что мы живём как бы вечно, а в вечности нет опоздавших. Следующие сто лет занимаемся палиндромами.

— И всё-таки, Сид, как насчёт доминанты?

— Понимаешь, меня волнуют прежде всего побочные, маргинальные темы. Эколог по воспитанию, я знаю, что именно на окраинах, на стыках систем формируется самое важное, куда потом передвинется центр. Вот ты навязываешь сравнение с Кузьминым. Митя — зверский аналитический агрегат, который невозможно обогнать. Но и не нужно. Нужна, наоборот, работа синтетическая , сталкивать несоединимое. Он ведь, по сути, разбирает те вопросы, которые понимает, видит их как проблему. А я провоцирую диалог, когда сам не понимаю, что к чему. «Не хватает мозговых ресурсов» — мой слоган и повод собрать хорошую компанию для спора. Так что мы дополняем друг друга. Доминанта? Меня интересует рецессив.

..Любая удача — результат осознанного риска. Дважды у меня оставалось ощущение провала. Поэта N. N., годами работавшего в Париже, я позвал сделать проблемный вечер «Поэт и Франция». Вышел очередной вечер «Поэт N. N.».

А, скажем, «Образ рыбы в литературе», или какие-нибудь «Литературные мафии Москвы» — внезапно бьются, как пульс.

Вообще, всегда были литературтрегеры — люди, которые строят, как Ваня Жданов выражается, «акустическое пространство». В Серебряном веке — Вячеслав Иванов и Максимилиан Волошин. Первый — тип довольно противный, второй ужасно симпатичный, но дело не в этом. Каждый воздвигает геопоэтическую «игровую площадку». «Дом Поэта», «Башня». Ещё салон Гиппиус, конечно, «Бродячая собака» и так далее. Это особый вид творчества. Игра не в шахматы, а в поиск новых фигур и даже правил для шахмат. Поэзия меняет взаиморасположение звуков и смыслов, а это попытка изменить законы расположения. Подбор способов взаимодействия между самими пишущими.

— Хорошо. О вкусах не спорят. И всё-таки есть исключения. Например, Пригов. Я считаю его ничтожным поэтом сообразно ничтожности чувств, которые я испытываю при чтении его стихов. Но я — при всей своей широте представлений о человеческом роде — и не могу вообразить человека, одушевляющегося, страдающего, грустящего над стихами Пригова. Асадова — да, Пригова — нет. Поэтому спор об Асадове — спор о вкусах, а спор о Пригове — спор о самой категории вкуса.