Брэдли Биркенфельд - Игра Люцифера

— Хорошо, — сказал я. — И сколько же мы просим?

— Что ж… — Стив ухмыльнулся и поправил свои очки, как у киношного умника. — UBS заплатил 780 миллионов долларов. Где-то около 200 миллионов из этой суммы было направлено в бюджет комиссией по ценным бумагам, поэтому они не фигурируют в расчетах налоговой службы. Нам остается около 580 миллионов. Мы рассчитываем получить от 15 до 30 процентов от этой суммы.

Я моргнул и пригнулся к столу. Мои собеседники сделали то же самое и принялись улыбаться, как пара чеширских котов.

— Вы хотите сказать, — прошептал я, — что мы получим… 50 миллионов ?

— Мы думаем, что сумма будет ближе к 100 миллионам, — ответил Стив.

Я сделал глубокий выдох, пожал плечами и вновь откинулся на стуле.

— Ребята, приходите сюда хоть каждый день! Мой дом — это ваш дом!

Мне оставалось сидеть около шести месяцев. Когда ты хорошо проводишь время, оно летит незаметно. Так прошли два моих года в заключении. Честно говоря, я думаю, что мой тюремный срок был как-то связан с моей кармой, если вы верите в подобные вещи. Для кого-то это худший период в жизни, но я воспользовался этим временем для того, чтобы непредвзято оценить, как устроена настоящая жизнь в «Стране Свободных людей». Кроме того, после стольких лет сражений с драконами из правительства пришло время немного отдохнуть. Большинство заключенных считали свой срок бременем, но я воспринимал его просто как перерыв в работе.

Как вы понимаете, после визита Стива и Дина я стал с еще большим презрением относиться ко всему, что касалось тюремного ведомства. Я в открытую предвкушал победу. Некоторые из моих товарищей-заключенных думали, что я в лучшем случае, пытаюсь выиграть в лотерею, а в худшем — просто свихнулся. Однако более толковые из них, те, кто знал меня лучше, верили, что я говорю правду.

— Думаешь, ты реально разбогатеешь после всего этого? — спросил меня Клифф.

— Чувак, когда ты выйдешь из тюрьмы, мы закатим вечеринку на яхте с моделями из «Плейбоя»!

Клифф рассмеялся, однако его глаза заблестели, будто он уже предвкушал эту картину. Тюремщики же стали вести себя со мной подчеркнуто грубо.

— Тебе ничего не заплатят, Биркенфельд. Мечтать не вредно.

— Неужели? Оставь номерок: будущей зимой, когда ты будешь грести здесь снег, я звякну тебе из Сен-Тропе, прямо из моего кабриолета Porsche!

Вся эта неприятная болтовня начала затихать, когда старший охранник по имени Гарольд начал понемногу принимать мою сторону. Он был толковым и дружелюбным парнем без особых предубеждений и читал Wall Street Journal . Как-то раз, когда охранники следили за нашим обедом в столовой, Гарольд подошел к моему столу с широкой улыбкой и ткнул в мою сторону пальцем.

— А вот и он! Мистер Тридцать Процентов!

— Я же говорил вам, ребятки. — Я ухмыльнулся заключенным, обедавшим рядом со мной. — Даже Гарольд знает что к чему.

— Черт побери, — начали перешептываться они. — Похоже, что Биркенфельду действительно заплатят .

Сначала мне дали 40 месяцев, которые потом за хорошее поведение скостили до 31 месяца, то есть до двух с половиной лет. Министерство юстиции не возражало. Эти люди знали, что подставили меня, а благодаря шумихе в СМИ о моей истории знал весь мир. Возможно, они думали, что если они смягчатся, то и я не захочу преследовать их после выхода из тюрьмы. Но я просто отбывал свой срок, развлекался, как мог, и никогда не забывал старой поговорки мафиози: «Месть — блюдо, которое лучше подавать холодным» [100] Считается, что это изречение принадлежит Талейрану — знаменитому французскому политику и дипломату конца XVIII — начала XIX в. — Прим. ред. .

Пока я сидел Скулкилле, ничего серьезного вокруг меня не происходило: никого не убили, дрались только изредка. В целом парни вели себя достойно. Оказавшись на Курорте, они видели первые проблески свободы в конце тоннеля. Дуг часто приезжал навестить меня. Так же часто наведывался Рик Джеймс, мой лучший приятель со времен работы в бостонском State Street, и другие близкие друзья. Мои папа и мачеха посещали меня при любой возможности и часто писали письма, чтобы подбодрить и поддержать меня. Мой брат Дейв приезжал из Сиэтла, моя мама — из Флориды. Я звонил семье и друзьям так часто, как только мог, чтобы они меньше беспокоились. Я прочел почти все книги из тюремной библиотеки и много размышлял о своих приключениях в Швейцарии. Я ни о чем не жалел и у меня почти не осталось ненависти к министерству юстиции. Я много узнал о законах и обнаружил, что в половине случаев министерство грубо их нарушало. Моя ненависть не исчезла до конца, но она не мешала мне улыбаться.

Однажды утром — летом 2012 года — я проснулся и понял, что вот-вот все закончится. Кое-кто из нашего корпуса уже отсидел свой срок и отправился домой, но другие мои приятели с долгими сроками оставались в своих камерах. Странное ощущение — я чувствовал, что скоро все изменится, жаждал вновь почувствовать вкус свободы, но меня печалило расставание с тюремными друзьями. Это похоже на школу или армию — вы не становитесь друзьями на всю жизнь, но кто-то все же остается с вами навсегда, пусть даже только в сердце и воспоминаниях.

В тот день Анвар принес мне бургер. Он работал на кухне и всегда умудрялся что-то стащить для меня или других приятелей. Сидя в камере, я наслаждался едой и цедил кока-колу.

— Через месяц ты выходишь, — сказал Анвар. — Скорей бы, да?

— Да, Анвар, так и есть. Но и здесь было хорошо. А сколько осталось тебе, дружище?

— О, еще 50 месяцев.

Я кивнул, прихлебывая кока-колу. Про себя я подумал: «Четыре долбаных года! »

— Скорей бы, да, Анвар?

— Нет. — Он медленно покачал головой и уставился в окно. — Я бы остался здесь.

Я откинулся назад в своем кресле и посмотрел на него.

— Что ты такое говоришь?

— Брэд, вот вы с ребятами все время говорите про все эти мобильные телефоны, компьютеры, интернет. А я вообще без понятия, что это. Здесь только пишущие машинки. Ну ладно, у кого-то есть нелегальные мобильники, так что, в принципе, я их видел. Но когда я сел, на воле ничего этого не было. И что я буду там делать? Я ничего не умею, у меня нет ни семьи, ни денег. А здесь у меня теплая кровать, горячий душ и еда.

Я кивнул в знак понимания, но в глубине души испытал шок. Меня охватили гнев и жалость. Мой товарищ оказался полностью поглощенным этой реальностью. Ему некуда было пойти, у него не было будущего. Вот что значил Скулкилл для Анвара и тысяч других таких же парней — финал долгой и тяжелой дороги, усеянной бедами и горестями. Я похлопал его по плечу, но не нашел в себе сил посмотреть на него.

— Анвар, все будет в порядке. Тебе нужно просто попробовать.

В ответ он горько улыбнулся. Он-то знал…