Николай Берг - Почему Россию не уважают?

И въехал он к нам в составе противотанковой роты пехотного полка — на французских гусеничных тягачах «шенилеттах». Так хорошо въехали, что до Крыма из 10 тягачей уцелело 2. Остальные поломались, повредились под обстрелами. Ну и энтузиазм местного населения сказался, например два тягача грохнулись на минах. Это к слову о том, что немцы французскую технику никак не применяли. И мудаки из Центрполиграфа тоже туда же — де, слабенькие были тягачи, никак не годились для войны в России. При этом тут же разместили фото других артиллеристов — с 50 мм. Пушками на прицепе… То есть ясно, что рота с шенилеттами была отнюдь не одна и за пару месяцев войны из сотни скажем таких машинок гавкнулось безвозвратно 80… А из 1000 значится 800. И соответственно да, немцы больше эту технику не применяли. К слову, рассказывая о дивизии «Одеколон» в Крыму — так иронично назвали свежеупакованную дивизию, которая прибыла с Запада и моментально испарилась, потеряв в первом же бою 40 танков — Бидерман отмечает, что танки в дивизии были французские. (МРА помнится пену испускал, доказывая, что этого не может быть, потому как не может и все! Это де были чешские танки, а Бидерман — тупой осел и все перепутал. Но мне как-то мнение противотанкиста, который танки обязан по силуэтам опознавать как-то более внушает уважение.)

Удивило, что Бидерман, разглядывая наших военнопленных отметил, что там и белолицые русские и азиаты и какие-то смуглые кавказцы. К слову к крымским татарам и кавказцам Бидерманн искренне расположен — отличные холуи из них получались, хиви не за страх, а за кусок хлеба, за Сталина они воевать не хотели, а вот защищали родную Германию от души. Русские — враги, без всяких симпатий. Уважает и боится, но враги. И разумеется немцы воюют за Родину, защищая ее даже штурмуя Севастополь и Ленинград, а советские — за Сталина…

Несколько раз в книге отделение Бидерманна отражает нападение куда больших масс советских войск. Должен отметить, что чувство меры у Бидерманна есть и более чем на роту с танками он не претендует. Первый железный крест получил уже в Крыму — подбив в условиях деревни три советских танка — один со 150 метров, другой с 80, третий — с 40, до этого в боях с танками не сталкивался. Проверил единственный битый танк, который не сгорел — с холодком убедился, что русскому наводчику не хватило долей секунд — прицел был наведен на позицию ПТО. На всякий случай открыли замок и вынули из ствола снаряд. При этом рассказывая о превосходстве в численности советских войск (оно по его мнению было всегда и везде, а вот германсике войска все время были стощены) проговаривается — типа его орудие с пулеметом отражало русское наступление, отбили атаку, русские откатились, разумеется — и артиллерия перестала стрелять… Понимаешь, что кроме пушки Бидерманна стрелял еще кто-то, отбивая эту атаку.

Симпатично, что Бидерманн рассказывает очень много про армейский быт и порядки в германской армии. Например, кто-то украл у хозяев дома, где жил расчет, корову. В память о сожранных у хозяев курах и гусях расчет, оскорбленный тем, что из их дома кто-то коров тырит — отправился восстанавливать справедливость. Следствие закончилось ничем, поэтому украли корову у румынского подразделения и отдали хозяевам. Украли походя гуся у чужого подразделения. Фельдфебель тамошний, однако отследил, кто гуся съел и нажаловался. Бидерманна, как командира расчета вызвали на ковер, однако после короткой отповеди капитан его угостил выпивкой из стаканчиков — обрезанных артгильз. Оказалось, что для капитана свой ветеран милее всяких там разных, да к тому же как раз офицеры из штаба округа попались на воровстве овец и потому в общем дело о гусе спустили на тормозах.

Вообще немецкая дисциплина выглядит не так, как мы привыкли ее считать. Например уже в конце войны генерал-полковник Шернер взял за правило всяких штабников отсылать за провинности в пехоту. Этим он плюнул в душу пехотинцам, которые вначале вроде как гордились тем, что они инфантерия, а тут вишь — быть в пехоте — это наказание. К Бидерманну (он уже стал лейтенантом) направили проштрафившегося фельдфебеля-оружейника. Его прегрешение было в том, что Шернер подозвал его к себе, фельдфебель курил в этот момент трубку, и, подойдя к генералу отдал правой рукой честь, а трубку оставил в левой. Шернер спросил — что он там держит. Фельдфебель показал трубку. Генерал полковник велел ее выкинуть. Фельд выколотил ее о каблук и спрятал в карман. И загремел за это в пехоту. Ну читатели могут оценить такую дисциплину, Швейк с куружкой пива в руке где-то рядом. Но дальше еще смешнее — естественно оружейника Бидерманн направил в батальон, потому как оружие требовало ухода и ремонта, а тут такой мастер свалился вдруг. Через пару дней из штаба явился однорукий офицер — узнать как выполнен приказ командующего. Увидел, что приказ игнорирован и фельдфебель не в окопе, а чинит поломанное при штабе, ушел — и все осталось без последствий, то есть проверяющий тоже на приказ забил. Неплохо, а?

К слову — удивляет огромное количество инвалидов в германской армии в конце войны — однорукие, одноглазые и так далее. А Гиллебрр помнится писал, что куча инвалидов ушла из вермахта. Однорукий — не инвалид?

Заметки мемуариста и сейчас кое в чем могу быть полезны — например он пишет, что его друга убил метко пущенный советский снаряд, когда взвод строился на площади. После этого последовал приказ обходится без построений на виду у противника. А после того, как снаряд разнес сразу нескольких наблюдателей из разных подразделений, которые собрались в удобном для корректировке месте — вышел соответственно приказ, чтоб и наблюдатели не кучковались. Вполне применимо. Очень увлекают практические советы такого свойства — например Бидерманн набрал на поле боя трофеев — медали, пистолеты и отнес поварам. После этого его расчет получал еду вкуснее, чем другие. Ротный фельдфебель с помощью умельцев на базе советской трофейной полевой кухни создал передвижной самогонный аппарат, и вся рота потом получала доппаек, еще и на торговлю с другими ротами оставалось. Нашли трофейный советский тягач «Комсомолец», свинтили с него генератор тока, чтоб никто не попользовался машинкой, а потом провернули самозахват трофея. Когда заручились поддержкой начальства. Стырили три бочонка вина, чтоб не бегать протянули шланг — от бочонка в форточку избы, где ночевали и самотеком получали вино в надобном количестве всю ночь, не привлекая беготней и бочонком на столе ненужного внимания патрулей, начальства и халявщиков. При приходе ненужного элемента конец шланга прятали под стол — и усе. От таких деталей — а их в книге много — мемуар приобретает этакой ремарковский окрас, очень герой становится похожим на тех солдат — из «На западном фронте без перемен». Потом отряхиваешься, как только начинает живописать очередной героический бой.