Юрий Рост - Пути в незнаемое [Писатели рассказывают о науке]

«Мне, собственно, до народа и до знания его нет никакого дела».

«В сущности, мне наплевать; меня решительно не интересует: свободны или несвободны крестьяне, хорошо или испорчено дело».

«Если б возможно было половину перевешать, я бы очень был рад, остальное пойдет в материал и составит новый народ».

Еще о народе: «На растопку…», «На растопку…», «Матерьял!», «Всех оседлать и поехать», «Если же не согласятся — опять резать их будут, и тем лучше».

А вот откровение Петруши из романа:

«Останемся только мы, заранее предназначившие себя для приема власти: умных приобщим к себе, а на глупцах поедем верхом. Этого вы не должны конфузиться. Надо перевоспитать поколение, чтобы сделать достойным свободы. Еще много тысяч предстоит Шатовых».

Но вот что писал один человек еще за восемь лет до «Бесов»:

«…теперь мы уже знаем, какую роль в революциях играет глупость и как негодяи умеют ее эксплуатировать» [26] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 30, М., 1963, с. 266. .

А другой — через полвека эти слова законспектировал и подчеркнул [27] См.: Ленин В. И. «Конспект» Переписки К. Маркса и Ф. Энгельса (1844–1883 гг.)». М., 1959, с. 310. .

Спрашивается: надо разоблачать негодяев от революции? Надо показывать самой глупости, что она — глупость и что ее — эксплуатируют негодяи?

При всей огромной разнице, при всей даже противоположности позиций Достоевского и Маркса, — в этом пункте есть поразительное сходство.

В 1873 году Достоевский так разъяснял свой замысел:

«Я хотел поставить вопрос и, сколько можно яснее, в форме романа дать на него ответ: каким образом в нашем переходном и удивительном современном обществе возможны — не Нечаев, а Нечаевы, и каким образом может случиться, что эти Нечаевы набирают себе под конец нечаевцев?.. «Я мошенник, а не социалист», — говорит один Нечаев, положим, у меня в моем романе «Бесы», но уверяю вас, что он мог бы сказать это и наяву. Это мошенники очень хитрые и изучившие именно великодушную сторону души человеческой, чаще всего юной души, чтоб уметь играть на ней как на музыкальном инструменте».

Все это точь-в-точь относится и к можаевскому Возвышаеву и, скажем, к рыбаковскому Юрию Шароку, к дудинцевскому Саулу.

Повторяю: тут Вы правы. Только ведь Вы считаете это сходство самоубийственным для Можаева, Рыбакова, Дудинцева. Почему? Что тут плохого?

Возвышаев, Шарок, Саул похожи на Петрушу Верховенского? Похожи.

Были такие Верховенские? Были такие Возвышаевы, Шароки, Саулы? Были.

Надо их разоблачать? Надо с ними бороться? Надо.

Или — не было? Или — не надо?

Ну, так вот они, Можаев, Рыбаков, Дудинцев, — с ними и борются, и борются превосходно.

Вы хотите сказать, что в романе Достоевского есть такие вещи, с которыми мы никак не можем согласиться? Несомненно.

Надо их «отсечь» (по Вашему выражению)? Безусловно. Вот Можаев. Рыбаков, Дудинцев и их отсекают: они и показывают реальную силу, противостоящую Возвышаевым, Шарокам, Саулам.

Почему-то я, читая «Бесов», всегда восхищаюсь образом Петра Верховенского (то есть восхищаюсь тем, как беспощадно он разоблачается, Петруша), но на свой счет его не принимаю. Неужели Вы — принимаете? Странно.

А вот, например, чилийские коммунисты тоже борются со своими бесами, и борются, к Вашему сведению, с помощью «Бесов» Достоевского:

«Это роман, понимание которого растет вместе с повзрослением человечества. В наше время стали слишком очевидны как предрассудки гениального художника, так, главное, и непреходящие духовно-эстетические открытия его. Но сегодня «Бесы» являются для меня и настольной политической книгой (слышите? — Ю. К. ), где дан непревзойденный художественный анализ социально-психологического механизма, управляющего действиями тех, кого называют ныне ультралевыми или ультраправыми, то есть тех сил, которые сыграли свою роковую (и провокаторскую) роль в трагической судьбе чилийской революции» (В. Тейтельбойм, член Политического руководства Компартии Чили).

Вот и объясните и В. Тейтельбойму, и сотням других людей (я давно собираю их высказывания и действительно собрал их сотни), объясните им, что, дескать, на самом-то деле «Бесы» им мешают бороться с реальными бесами, а вот только Ваше понимание Достоевского и способно им помочь.

Работают, работают «Бесы» — боятся, боятся их бесы.

Я попытаюсь доказать Вам, что Вы даже не представляете, насколько Вы правы в своем неприятии Достоевского. Вы его и должны не просто не любить, не просто бояться, а ненавидеть. За что? За то, что он раскусил Вас задолго до Вашего появления на свет. И отсюда же — Ваша болезненная страсть к нему.

Отчего сходят с ума, отчего мучаются герои Достоевского? Вот Иван Карамазов. Сам не убивал, только подсказал Смердякову: «Бога нет — все дозволено», а тот взял и убил. И вот Иван вдруг чувствует себя действительно «главным убивцем». Или Алеша. Отец Зосима посылает его «в мир», чтобы предотвратить преступление, предупредить кровопролитие, спасти братьев. Алеша не сделал этого. И? И — чувствует себя еще более виноватым, чем Иван, — в полном соответствии с тем, что ему, Алеше, говорил Зосима: «…и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил. Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, и тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоем…» И более того. Оказывается, по Достоевскому: «Воистину и ты в том виноват, что не хотят тебя слушать». Совесть не дает покоя. Совесть — кричит.

Спрашивается: Вам-то это все зачем? Ведь эдак всю жизнь будешь чувствовать себя виноватым. И Вы превосходно отделываетесь от совести: «самокопанье», «абстрактный гуманизм»… А Ваш «конкретный гуманизм» — без совести?..

Ваше неприятие Достоевского — не что иное, как трусость разобраться в своих истинных мотивах и страх перед тем, что в них разберутся другие.

Зачем Вам такой Достоевский:

«Во мне много есть недостатков и много пороков. Я оплакиваю их, особенно некоторые, и желал бы, чтоб на совести моей было легче. Но чтоб я вилял, чтобы Федор Достоевский сделал что-нибудь из выгоды или из самолюбия — никогда Вы этого не докажете и факта такого не представите… С гордостью повторю это… Направление! Мое направление то, за которое не дают чинов».

Зачем Вам и такое:

«Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее».

Зачем Вам — такая высота:

«О том, что литературе (в наше время) надо высоко держать знамя чести. Представить себе, что было бы, если б Лев Толстой, Гончаров оказались бы бесчестными? Какой соблазн, какой цинизм и как многие бы соблазнились. Скажут: «если уж эти, то…» и т. д.»