Майкл Волф - Огонь и ярость. В Белом доме Трампа

Бэннон, тоже чувствуя эти настроения у Трампа, стал воздействовать на Келли, уверяя генерала, что подход Джарванки выйдет боком: “Станет ясно, что президент не разделяет эту позицию всем сердцем”, – говорил Бэннон.

Президент прибыл в ремонтируемый Белый дом в понедельник утром, чуть раньше одиннадцати часов, где был встречен шквалом вопросов о Шарлотсвилле: “Вы осуждаете действия неонацистов? Вы осуждаете действия белых супремасистов?” Спустя полтора часа он уже стоял в зале для дипломатических приемов и, уставившись на экран телесуфлера, делал шестиминутное заявление.

Прежде чем перейти к сути вопроса: “Сегодня наша экономика сильна. Стоимость акций на фондовом рынке достигает рекордных цифр, безработица упала до минимального уровня за шестнадцать лет, а бизнес настроен более оптимистично, чем когда-либо. Фирмы возвращаются в США и привозят с собой новые рабочие места. Мы уже создали миллион рабочих мест после того, как я стал президентом”.

И только потом: “Мы должны любить друг друга, хорошо относиться друг к другу и объединиться в осуждении ненависти, нетерпимости и насилия… Мы должны вспомнить об узах любви и преданности, которые объединяют американцев… Расизм – зло. И те, кто порождает насилие во имя расизма, – преступники и бандиты, включая «Ку-клукс-клан», неонацистов, белых супремасистов и другие группы ненависти, питающие отвращение ко всему, чем мы как американцы дорожим”.

Это был вынужденный подхалимаж. Подобная мизансцена уже имела место во время предвыборной кампании, когда Трамп взял обратно свои обвинения в адрес Обамы, что тот, дескать, родился не в США: масса отвлекающих маневров, запудривание мозгов, а потом сдавленное, еле слышное признание. Вот и сейчас Трамп выглядел так же, склонившись перед неизбежным и приняв правильную точку зрения по Шарлотсвиллу, – точь-в-точь ребенок, которому учитель дал взбучку. Обиженный и раздосадованный, он явно читал свою речь через силу.

В сущности, это его заявление, соответствующее должности президента, никто особо не оценил; репортеры тут же засыпали его вопросами, почему он так долго не высказывался на эту тему. И когда Трамп вернулся на борт “вертолета номер один”, чтобы отправиться на военную базу Эндрюс, а потом на Манхэттен и в свою Башню, настроение у него было так себе, в стиле “я же вам говорил”. В частной беседе он пытался рассуждать, зачем кому-то хочется вступить в “Ку-клукс-клан” – а что если эти люди уже и не разделяют убеждения “Ку-клукс-клана”? С другой стороны, может, и у “Ку-клукс-клана” сейчас другие убеждения, чем раньше, да и кто вообще знает, во что они теперь верят? В сущности, признался однажды президент, его отца обвиняли в участии в “Ку-клукс-клане” – и это неправда. (А на самом деле, правда.)

На следующий день, во вторник 15 августа, Белый дом организовал пресс-конференцию, которую предполагалось провести в Башне Трампа. Бэннон убедил Келли ее отменить – конференция была ни о чем. Предполагалось обсудить инфраструктуру – поговорить о том, как отменить один экологический норматив, мешающий более скорому развитию строительных проектов, – но на самом деле это была просто очередная попытка показать, что Трамп все-таки работает, а не только отдыхает. И зачем такая пресс-конференция? Более того, Бэннон сообщил Келли, что видит тревожный знак: стрелка на скороварке Трампа ползет вверх, и вскоре крышка может напрочь слететь.

Пресс-конференция все равно началась. Стоя на возвышении в вестибюле своей Башни, Трамп всего несколько минут придерживался заготовленной речи. Защищаясь и оправдывая себя, он заговорил в том духе, что раскаяние – чепуха, что виноват всегда кто-то другой, а не он, после чего его понесло еще дальше. Трамп вещал и вещал, явно неспособный соотнести свои эмоции с политическими обстоятельствами или хотя бы сделать попытку себя спасти. Это было еще одним из многочисленных доказательств, что он нелепый, киношный политик, у которого что на уме, то и на языке. Непосредственный. Фанатичный.

– А как насчет альтернативных левых, которые набросились на, как вы говорите, альтернативных правых? Они испытывают хотя бы толику вины? Как насчет того, что они кидались на людей с битами наперевес? Насколько я знаю, это был ужасный, ужасный день… Мне кажется, винить надо обе стороны. У меня нет никаких сомнений в этом, и у вас нет никаких сомнений. Если бы вы объективно описали происходящее, вы бы сами увидели.

Стив Бэннон, все еще сидевший в своем кабинете в офисном здании Эйзенхауэра, подумал: “Боже правый, ну вот, началось. А ведь я предупреждал”.

Если не считать того сегмента электората, который, как однажды заявил Трамп, не моргнул бы и глазом, если бы его лидер застрелил человека на Пятой авеню, весь остальной – цивилизованный – мир по большей части пребывал в единодушном ошеломлении. Все, затаив дыхание, следили за разворачивающейся нравственной катастрофой. Любой, кто занимал какую-либо ответственную должность, хотя бы отдаленно связанную с идеей о респектабельности истеблишмента, должен был отмежеваться от Трампа. Каждый руководитель публичной компании, прежде в той или иной степени ассоциировавший себя с Белым домом, теперь должен был с ним порвать. Все упиралось даже не в то, какие дремучие эмоции таились в душе у Трампа – Бэннон утверждал, что Трамп, на самом деле, не был антисемитом, но и в этом не было стопроцентной уверенности, – а в то, что он попросту не умел собой владеть.

После убийственной пресс-конференции все взоры внезапно устремились на Келли: пришел час его крещения огнем Трампа. Спайсер, Прибус, Кон, Пауэлл, Бэннон, Тиллерсон, Мэттис, Мнучин – почти все ведущие чиновники администрации и кабинета Трампа, нынешние и бывшие, прошли этапы приключений, испытаний, досады, борьбы, самооправдания и сомнения, прежде чем наконец встать перед фактом: вполне вероятно, что президент, на которого они работали и за чье президентство несли определенную ответственность перед обществом, не обладал качествами, необходимыми, чтобы адекватно функционировать на своем посту. И теперь, спустя всего две недели после вступления в должность, пришла пора Келли оказаться у этого обрыва.

Суть вопроса, как сформулировал ее Бэннон, была не в том, насколько плоха ситуация Трампа, а в том, потянет ли она на двадцать пятую поправку [49] Двадцать пятая поправка к Конституции США закрепляет право вице-президента занять пост президента в случае досрочного прекращения полномочий последнего. .

Для Бэннона, а возможно, и для Трампа, краеугольным камнем трампизма был Китай. По твердому убеждению Бэннона, история следующего поколения уже была начертана, и главное место там занимала война с Китаем. Коммерческая война, торговая война, культурная война, дипломатическая война – одним словом, всеобъемлющая война, смысл которой в Америке мало кто понимал, а еще меньше американцев были готовы в ней сражаться.