Бранко Лазич - Исторический очерк: Никита Хрущев, Доклад на закрытом заседании XX Съезда КПСС

Массовые репрессии приняли огромные размеры с конца 1936 года после телеграммы Сталина и Жданова, датированной „Сочи, 25 сентября 1936 года“, адресованной Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро. Содержание этой телеграммы было следующим:

„Мы считаем абсолютно необходимым и спешным, чтобы тов. Ежов был бы назначен на пост народного комиссара внутренних дел. Ягода определенно показал себя явно неспособным разоблачить троцкистско-зиновьевский блок. ОГПУ отстает на четыре года в этом деле. Это замечено всеми партийными работниками: и большинством представителей НКВД“.

Строго говоря, мы должны подчеркнуть, что Сталин не встречался с партийными работниками и поэтому не мог знать их мнения.

Сталинская формулировка, что „ОГПУ отстает ка четыре года“ в применении массовых репрессий и что нужно „наверстать“ запущенную работу, толкнула НКВД на путь массовых арестов и казней.

Необходимо отметить, что эта формулировка была также навязана на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году. Резолюция пленума сдобрила ее на основании доклада Ежова об „уроках, вытекающих из вредительской деятельности, диверсий и шпионажа японско-германско-троцкистских агентов“.

В революции говорилось:

„Пленум ЦК ВКП(б) считает, что факты, собранные в результате расследования дел антисоветского троцкистского центра и его сторонников в провинции, показывают, что народный комиссариат внутренних дел отстал по крайней мере на четыре года в своей деятельности по разоблачению этих наиболее непримиримых врагов народа“.

В это время массовые репрессии происходили под лозунгом борьбы с троцкистами. Но разве троцкисты действительно представляли собой в это время такую опасность для партии и советского государства? Нам следовало бы вспомнить, что в 1927 году, накануне XV партийного съезда, только около 4.000 голосов было подано за трокистско-зиновьевскую оппозицию, в то время как за генеральную линию голосовало 724.000. В течение 10 дет, прошедших с XV партийного съезда до февральско-мартовского пленума ЦК, троцкизм был полностью обезоружен; многие бывшие троцкисты отказались от своих прежних взглядов и работали в различных отраслях, строя социализм. Ясно, что в условиях победы социализма, не было никакого основания для проведения массового террора в стране.

Доклад Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК в 1937 году „О недостатках партийной работы и методах ликвидации троцкистских и других двурушников“ содержал попытку теоретического обоснования политики массового террора под предлогом, что поскольку мы идем навстречу социализму, классовая борьба должна обостряться. Сталин уверял, что так учит история и Ленин.

В действительности Ленин учил, что применение революционной силы обусловливается необходимостью при сопротивлении эксплуататорских классов; причем это относилось к той эпохе, когда эксплуататорские классы существовали и обладали силой. Но как только политическое положение страны улучшилось, когда в январе 1920 года Красная армия взяла Ростов и, таким образом, одержала одну из важнейших побед — победу над Деникиным, — то Ленин дал указание Дзержинскому прекратить массовый террор и отменить смертную казнь. В своем докладе на серии ВЦИК 2 февраля 1920 года, Ленин мотивировал этот важный политический шаг следующим образом: [11] Ленин, Собр. сюч., т. XXX, стр. 303–304.

„Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда мировые державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливаясь ни перед чем. Мы не могли бы продержаться и двух дней, если бы ка эти попытки офицеров и белогвардейцев не ответили беспощадным образом. Это означало террор, но это было навязано нам террористическими приемами Антанты. И как только мы одержали решительную победу, еще до окончания войны, тотчас после взятия Ростова, мы отказались от применения смертной казни и этим показали, что к своей собственной программе мы относимся так, как обещали. Мы говорим, что применение, насилия вызывается задачей подавить эксплуататоров, подавить помещиков и капиталистов, когда это будет разрешено, мы от всяких исключительных леер отказываемся. Мы доказали это на деле“.

Сталин уклонился от этих ясных и простых предписаний Ленина. Сталин заставил партию и НКВД пользоваться массовым террором, когда не было больше признаков эксплуататорских классов в нашей стране и когда не было никаких серьезных причин для применения чрезвычайных массовых методов.

Этот террор был в действительности направлен не на остатки побежденных эксплуататорских классов, а против честных работников партии и советскою государства.; против них создавались лживые клеветнические и абсурдные обвинения в „двурушничестве“, „шпионаже“, „саботаже“, подготовке фиктивных нелегальных „покушений“ и так далее.

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году многие члены действительно сомневались в правильности принятого курса в отношении репрессий под предлогом борьбы с „двурушничеством“. Товарищ Постышев очень удачно выразил эти сомнения. Он сказал:

„Я размышлял: суровые годы борьбы прошли, члены партии, отошедшие от основной партийной линии и примкнувшие к стану врагов — разбиты; за партию боролись здоровые элементы. Это были годы, индустриализации, коллективизации. Я никогда не считал возможным, чтобы после такой суровой эпохи могло случиться, чтобы Карпов и ему подобные люди очутились в стане врагов. (Карпов был работником ЦК КП(б)У и Постышев хорошо знал его). А теперь, согласно свидетельствам, выходит, что Карпов был завербован в 1934 году троцкистами“.

Я лично не верю, что в 1934 году честный член партии, прошедший долгий путь неуклонной борьбы против врагов за партию и социализм, оказался бы в лагере врагов. Я не верю этому… Я не могу представить себе, как было возможно идти с партией в течение тяжелых лет и потом, в 1934 году, примкнуть к троцкистам. Это странно. (Движение в зале).

Пользуясь сталинской формулировкой, а именно, что чем ближе мы к социализму, тем больше у нас врагов, и пользуясь резолюцией февральско-мартовского пленума ЦК на основе доклада Ежова, провокаторы, которые проникли в органы государственной безопасности вместе с бессовестными карьеристами, стали прикрываться именем партии при проведении террора против партийных кадров, кадров советского государства и рядовых (советских граждан. Достаточно сказать, что число арестов по обвинению в контрреволюционных преступлениях возросло в 1937 году, по сравнению с 1936 годом, больше, чем в десять раз.

Известно, что грубая несправедливость практиковалась против ведущих партийных работников. Партийный устав, одобренный XVII съездом партии., основывался на ленинских принципах, выраженных на X партийном съезде, и устанавливал, что для того, чтобы применить к члену ЦК ВКП(б), кандидату ЦК ВКП(б) и члену партийной контрольной комиссии такую чрезвычайную меру, как исключение из партии, — необходимо созвать пленум ЦК, на который должны быть приглашены все кандидаты в ЦК и все члены партийной контрольной комиссии; только если две трети членов такой генеральной ассамблеи ответственных партийных работников найдет это необходимым — только тогда „кандидат в члены ЦК может быть исключен“. Большинство членов ЦК и кандидатов, избранных на XVII съезде и арестованных в 1937-38 годах, были вышвырнуты из партии в результате незаконного и грубого злоупотребления положениями партийного устава, так как — вопрос об их исключении никогда не рассматривался пленумам ЦК.