Виталий Васильев - Амурские войны

Вернувшись в Днепропетровск, где еще доживала свой девичий век его футбольная слава, Мильченко окружает себя молодыми амурскими парнями, В большинстве уже судимыми за «мелкие шалости», становится их лидером и мозговым центром. «Наш Матрос» — называли его за глаза амурские ребята.

Почему Матрос? Рассказывают, что когда-то, будучи еще шкетом, пошел Саша вместе с ребятами постарше купаться на Днепр, но плавать не умел и, оказавшись на глубоком месте, стал тонуть. «Выплывет или нет?» — гадали старшие мальчишки, глядя с берега, как барахтается малыш в рыжей днепровской воде… Саша не потонул, выплыл. И с тех пор на Амуре стали в шутку звать его Матросом. Ребячья «кликуха» оказалась прилипчивой, как изолента, и сохранилась за Сашей Мильченко до зрелых лет, когда он уже не барахтался, а ловко лавировал в мутных житейских водоворотах.

О том, как Матрос и его ребята пришли к рэкету, мы рассказали в предыдущих главах. Интересно, что до последних дней существования банды Мильченко удавалось поддерживать репутацию человека справедливого и рассудительного — как среди рэкетиров, так и среди рэкетируемых. Не потому ли, что с некоторых пор Матрос редко ходил на дело, а предпочитал руководить «операциями» из дома по телефону?

Звонили ему и обиженные (дескать, заставляют платить), и обидчики (чтобы заставил платить обиженных). И тем, и другим он говорил свое любимое «Разберемся…», не забывая, впрочем, содрать куш и с той, и с другой стороны.

Кстати, дом Матроса был чуть ли не единственным телефонизированным жилищем на Амуре, к нему специально тянули кабель. А установили телефон по официальному письму, где была среди прочих такая формулировка: «В целях бесперебойного функционирования мясо-молочной промышленности Днепропетровской области, просим провести телефон к дому инженера (!) Мильченко…»

Как ни странно, но даже после установки телефона в доме Матроса, который со своим полусредним футбольным образованием никак не мог быть инженером (разве что инженером человеческих душ), мясо-молочная промышленность области продолжала давать сбои. Зато «контора Матроса» и впрямь зафункционировала бесперебойно. Сидя дома, Мильченко аккуратно получал проценты с денег, выколоченных в результате бандитских «операций». Его роль стала схожей с ролью горлового у волжских бурлаков. Этот главный бурлак не тянул лямку в команде, он только орал, когда нужно было взять порог, то есть работал горлом. Получал же горловой наравне с другими бурлаками, да плюс «горловые» — чарку водки для поддержания в форме своего орального (в прямом и в переносном смысле) аппарата.

Так футбольный форвард превратился в бандитского «тренера».

Когда постоянная производственная деятельность стала мешать деятельности преступной, Матрос решил симулировать воспаление души, чтобы получить инвалидность. Справку он раздобыл с завидной легкостью. О тех, кто помог ему в этом, разговор впереди.

Позже, когда Матросом всерьез занялось следствие, он был направлен в Харьков на психиатрическую экспертизу. Здесь, в Харьковской психбольнице № 15, именуемой в просторечии Сабуровой дачей, лопнула легенда о матросской невменяемости, несмотря на то, что он приложил к ее сохранению все свои организаторские (вспомним характеристику) и актерские способности. При появлении врачей Матрос делался угрюмым и подавленным, театрально рыдал и объявлял голодовку. Он подчинил себе соседей по палате, и, когда уходили врачи, сопалатники тайком таскали ему из столовой борщи и котлеты, которые «голодающий» Матрос, подобно Васисуалию Лоханкину, ночами поедал под одеялом. Поев, он укладывался спать, но спалось ему плохо: постель была усыпана острыми хлебными крошками, как ялтинский пляж — галькой. Крошки буравчиками впивались в тело, но из соображений конспирации стряхивать их на пол Матрос опасался…

Став, как говорят на Украине, «больным на голову», Матрос мог целиком посвятить себя рэкету. Не иначе, как на 90-рублевую пенсию инвалида второй группы, он покупает «Волгу», предусмотрительно записывая ее на имя матери.

Эту «Волгу» Матрос приобрел у своего друга олимпийского чемпиона по штанге Султана Рахманова. Рассказывают, что Рахманов в те годы часто выступал на всевозможных собраниях с воспоминаниями о своих олимпийских успехах. На такие выступления он любил приглашать Матроса, усаживая его рядом с собой в президиуме.

Другим приятелем Матроса был чемпион мира по боксу Виктор Савченко. Амурские ребята иногда брали Савченко с собой на дело, используя его в качестве пугала.

— Видишь, кто сидит там, в машине, — говорили они «лоху», показывая на Савченко, известного в лицо многим днепропетровцам. — Если сейчас же не «покашляешь» — он из тебя по всем правилам любительского бокса кашу сделает.

Понятно, что «лох» тут же принимался «кашлять» с такой интенсивностью, будто его хватил внезапный приступ коклюша.

Фотография Савченко с теплой дарственной надписью украшала письменный стол в кабинете Матроса, за которым разрабатывались планы грядущих рэкетирских сражений.

Не являясь членами банды, Рахманов и Савченко тем не менее хорошо смотрелись на фоне амурских ребят. Так, двое рыболовов у реки на фоне леса не нарушают гармонии пейзажа, а органически вписываются в него.

С такими «телохранителями» Матрос мог не печься о собственной физической форме, которую он вскорости благополучно утратил. У раздобревшего Мильченко появляются барские замашки: своих ближайших сподвижников он собирает на еженедельный совет в сауне, чуть не каждый день гуляет с ребятами в «Юбиле», «Днипровских хвылях» или в «Сковородке».

«Сковородкой» в Днепропетровске называют небольшое кафе возле Центрального рынка, где подают прямо на сковороде жареное мясо. «Хорошо гулял Саша, — поведал мне один из работников этого кафе. — Когда входил в зал, все его ребята вставали, и, пока Матрос не начнет кушать, никто не начинал… Он всегда первым брал мясо со сковородки. Если кто из ребят полезет за мясом вперед батька — вышвырнут его из кафе, а Матрос с этой сковородки уже не кушает: брезгует…».

Идеалом Матроса, по его собственному признанию, был батька Махно, некогда славно «погулявший» в Екатеринославе. Своему представлению о Махно он старался следовать во всем. До того доходило, что выезжали с хлопцами за город и там, уколовшись наркотиком, брали напрокат у колхозных тружеников седла коней и — за неимением шашек — скакали по степи с ножами наголо.

Методы выколачивания денег тоже со временем стали махновскими. Некоторых упрямых «клиентов» помещали на край крутого обрыва над Днепром или запирали в темный, кишащий жирными амурскими крысами подвал.