Литературная Газета - Литературная Газета, 6631 (№ 07/2018)

Кто мог знать, что в этот день находящийся на киме Назир-муаллим [5] наблюдал за мной и Чаравом. Что среди всех ребят, игравших на Зелёном току, он видит только меня! С другой стороны, чьё внимание не привлечёт собака на самокате? Такое встречается редко! Но удивительное заключалось в другом: Назир-муаллим принял Чарава не за собаку.

На следующий день в школе, на уроке геометрии, Назир-муаллим вызвал меня к доске. Получив «4» на прошлом уроке, я не ожидал, что меня вызовут опять. Это было не похоже на Назир-муаллима. Учился я неплохо, числился среди лучших учеников. Однако с возрастом уроки для меня разделились на любимые и нелюбимые. Любимые уроки я учил, а к остальным готовился нехотя, чувствуя и вычисляя, когда меня вызовут отвечать. Геометрия относилась к нелюбимым… Назир-муаллим, разглядывая меня поверх очков, требовал доказательства какой-то теоремы. Я в ответ что-то мямлил.

– Дво-о-ойка! – протяжно сообщил он, наслаждаясь своим произношением. – Это тебе не с козлёнком на самокате кататься, это геометрия! Ге-о-метрия!.. Дай сюда дневник!

Класс покатился от хохота.

Общее веселье было долгим и бурным. Не ожидавший этого, учитель пребывал в недоумении. Кроме того, он понял, что дети смеются не надо мной, а над ним, но не мог понять причины.

– Это не козлёнок, а собака, – сказал сидящий в последнем ряду Абас.

Назир-муаллим поверх очков смотрел то на меня, то на Абаса. Его взгляд как будто говорил: «Не так я глуп, чтобы не отличить собак от козлят, как вы думаете».

– Бесхвостая собака! – добавил Абас, чтобы вовремя отвлечь от себя внимание учителя.

– Тем более! – заявил учитель, наконец поняв, в чём дело, и уставившись на меня. – Имея в виду, что это была собака, снижаю оценку на один балл. Дай дневник!

Теперь класс смеялся надо мной. И никому из учеников не пришло в голову спросить учителя, чем это собака хуже козлёнка. А учителю своя победа была до того приятна, что с нажимом выводя в дневнике «1» и подписываясь долгим округлым почерком, он порвал аж две страницы. Если даже вырвать и выбросить два листа, то и на следующих двух страницах остались бы следы, свидетельствующие об оценке и подписи.

Эта «1» вонзилась в моё сердце кинжалом: впервые в жизни я получил плохую оценку.

Домой я вернулся донельзя опечаленным. Сердце кипело от гнева, который неизвестно на кого должен был излиться. Злился я то на учителя, то на самого себя. Мне казалось, что я совершил какую-то непоправимую ошибку. Для меня мир стал тесен. В это время ко мне на террасу поднялся Чарав. Он заигрывал со мной, тёрся о мои ноги, покачивал обрубком хвоста. Он чувствовал моё горе, разделял его, успокаивал меня. Но я растоптал его преданность, нашу дружбу! Всю свою злость я излил на Чарава. От пинка в бок, который я дал ему изо всех сил, он слетел с террасы и упал на середину двора. Взвизгнув, потом завыл, побежал и спрятался в своей конуре. Тут же осознав свой грех, я испугался и поспешил к Чараву.

Скажу, но вряд ли кто поверит! Чему я был свидетелем, не желаю никому другому!

Ещё повизгивающий Чарав, увидев меня, положил маленькую голову меж двух лап и заплакал, надрываясь сердцем! Детским голосом! Голосом человека, обиженного своим самым близким! Мало назвать это плачем. Это были рыдания!

Я готов был провалиться сквозь землю. Стыд жёг меня, совесть испепеляла!

– Прости, Чарав-джан! Мой милый! Друг мой! – Я не находил слов, слёзы душили меня.

Впервые я обратился к Господу:

– О Аллах, Отец всем, прости моё прегрешение!

Аллах разве услышит меня?! Мой грех разве можно было простить?!

Я взял Чарава на руки и, лаская его, понёс на террасу, но его рыдания не прекращались. На террасе, выскользнув из рук, он убежал. Дедушки уже не было, он пребывал в царстве небесном. Иначе Чарав, наверное, пошёл бы к нему. Бабушка оказалась вдали от села, в огороде. Неизвестно, как Чарав узнал, где она находится, но он побежал к ней на огород.

Когда одинокий Чарав появился в огороде, бабушка поняла, что со мной стряслось что-то недоброе. Разве она могла догадаться, что Чарав прибежал жаловаться на меня?

Бабушка обо всём узнала уже дома, когда я всё изложил по порядку.

– Сынок, разве можно обидеть бессловесное существо? И каков он? С ягнёнка…

Моё себялюбие бабушке ужасно не понравилось.

Больше Чарав ко мне не подходил. Для него я перестал существовать. Пищу, которую я давал, он не трогал, просто не замечал, как и меня самого. Он ел лишь то, что давала бабушка. Когда Чарав куда-то уходил, я клал ему в миску еду. Он возвращался, обнюхивал пищу, но не притрагивался к ней. Он не выносил даже моего запаха.

Что мне оставалось делать?

Первым делом я разбил свой самокат. Потом начал изучать геометрию. Со зла. В наказание себе. Я шёл в школу, наизусть выучив теоремы, но ни в сердце, ни в голове им не находилось места. Ни похвалы Назир-мауллима в мой адрес перед всем классом, ни «четвёрки» и «пятёрки» в дневнике меня не радовали. Дороже их мне была первая и последняя в моей жизни, поразившая меня «единица», ибо я уже не считал себя достойным другой оценки…

В один из дней к нам в гости приехала тётя… Каждому её приезду Чарав безмерно радовался. Когда тётя уезжала, собака провожала её до нижней окраины села. Хотя тётя привезла Чарава крохотным щенком с ещё не прорезавшимися глазами, он её не забывал, что меня и удивляло, и восхищало одновременно. Да разве можно было не удивляться его любви к так редко появлявшейся у нас тёте?

На этот раз Чарав особенно обрадовался тёте. Как будто всё, что он до сих пор испытывал ко мне, перешло на тётю. Как он кружился вокруг неё, как ласкался к ней! Как он улыбался, свесив язык и выставив клыки!

Это меня обнадёживало, мне казалось, что радость от встречи с тётей вылечит рану, которую я ему нанёс. Но счастье мне не улыбнулось, Чарав не желал видеть меня.

Мы с бабушкой пошли провожать тётю. Чарав тоже пошёл с нами до нижней окраины села. В автобус, стоявший там, уже садились люди. Автобус тронулся, Чарав долго бежал за ним. Когда он обратно возвращался к бабушке, из двора дома, стоящего у дороги, вышел громадный волкодав и уверенно, тяжело ступая, направился навстречу Чараву. Увидев пса-верзилу, Чарав остановился. Почувствовав опасность, я закричал:

– Беги, Чарав, беги!

– На, на, Чарав! – звала бабушка, делая вид, будто у неё в руке что-то есть. – Иди сюда!

Но Чарав стоял. Наверное, горделивое спокойствие волкодава успокаивало его. Чарав всё стоял, раскрыв пасть, как будто улыбаясь, и доверчиво смотрел на волкодава. Бабушка опять закричала:

– Беги, глупый! Он разорвёт тебя!

Чарав не послушался.

Разве не знал Чарав, что беда приходит неожиданно? Знал же… Но забыл про уроки своей жизни. Как бы он себя повёл, если бы к нему подошёл чужой человек? Кто знает. Чарав был доверчив. «Как не доверять подобному себе?» – может быть, думал он в эти минуты…